Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
Со смертью великого сатирика Тудор Аргези потерял сильную моральную опору. И Аргези понимал, что какую-то долю той гигантской работы, какую вел ушедший из жизни титан, должен взвалить на себя. И не потому ли еще яростнее становятся его памфлеты и выступления?
Но «зеленые румыны» не простят ему это.
Уже разразилась первая мировая война, Европа была в огне. Тудор Аргези и Гала Галактион в своем журнале ратуют за соблюдение Румынией строгого нейтралитета, хотя в официальной прессе, как вспоминал Аргези, воинствующие националисты, «патриоты» рвались в бой. Антивоенную позицию Аргези и Галактиона разделяли широкие круги интеллигенции и трудового народа. Социалисты, идеологию которых выражали редакторы «Хроники», разоблачали империалистический характер войны и боролись за строгий, честный нейтралитет. Позиция Аргези и Галактиона была диаметрально противоположна официальной политике правительственных кругов и королевского двора. «Хроника» считает, что в эти тяжелые дни честные труженики пера должны говорить народу и всему миру правду.
— Я формулирую свое кредо так, — сказал Гала Тудору Аргези, — правда должна быть высказана любой ценой. Потому что, сколько бы правды ни говорилось на этой земле, она всегда будет неполной.
Но правда не всем выгодна, она не всем нравится. Против выступлений Аргези, Кочи и Галактиона ополчился известный уже читателю Николае Йорга. Еще в 1906 году он создал «Национал-демократическую партию». Как утверждается в «Политическом словаре» Румынии, изданном в Бухаресте в 1975 году, «эта партия отбирала своих членов из среды некоторых слоев мелкой и средней буржуазии, интеллигенции и студенческой молодежи»… Она «отрицала классовую борьбу и проповедовала социальную гармонию, основанную на национализме» (разрядка моя. — Ф. В.). Союзником Йорги был тогда А. К. Куза. Немного времени пройдет, и последний станет главарем откровенно фашистской организации Румынии. Основную борьбу против выступлений Аргези, Галактиона и Кочи Йорга вел через свою газету «Румынский род». Не было номера этой газеты, в котором выступления «Факела», а потом «Хроники» не подвергались бы грубым нападкам, искажениям и клевете. Памфлеты Аргези, в которых вскрывались «смердящие гнойники» общества, Йорга называл «грязными сочинениями бывшего попа», а всю редакцию «Факела» — «сборищем, пытающимся размыть единение румынской нации вокруг короля и святой церкви».
Тудор Аргези открывает огонь по румынским буржуазным националистам. Он подчеркивает, что их национализм — это прежде всего невежество и в современной ситуации способствует сознательному обману народа.
Полемизируя с Йоргой, он доказывает, что ни один по-настоящему крупный государственный деятель, ни один настоящий ученый, выдающийся писатель, художник или музыкант не может утверждать единство своей нации за счет унижения других. Такой национализм ограничивает, одурманивает и оглупляет человека.
Аргези разоблачал попытки Йорги осветить интересы правящей буржуазии ссылками на интересы нации, в действительности чуждые и даже враждебные ей. Поэтому Аргези и продолжает: «Мы просили бы господина Йоргу хотя бы на миг утихомириться и обратить свой взгляд в настоящее». Тем более что с возникновением первой империалистической войны идеи Йорги все более приобретали шовинистический характер. Редакторы «Хроники» пытаются показать читателям, что разразившаяся война — это прежде всего дело рук империалистических группировок, а потому она и не может быть «общенациональным делом». «Кто виноват? — спрашивает Галактион. — Русский царь, германский кайзер, сараевский убийца?.. Детские рассуждения! Глупости!» Редакторы «Хроники» разъясняют на доступном широким массам языке, что причины войны в неутоленной жажде наживы господствующих классов. И тем чудовищнее выглядит на этом фоне предательство социалистов II Интернационала. «Красный интернационал, — пишет «Хроника», — исчез словно призрак. Его вожди за одну ночь превратились в буржуазных воинствующих шовинистов… Какое чудовищное разочарование!.. Немецкие, бельгийские, французские социалисты за 24 часа стали вояками».
Тудор Аргези вступает в борьбу против «священных и неприкосновенных» учреждений буржуазной государственной власти. В ярких памфлетах он доказывает, что ее церковь, ее система образования, судебные органы, армия и сама монархия представляют собой гнойник, его нужно вскрыть и каленым железом выжечь его остатки.
Это сделает «богатырская сила рабочего, который пока что устало наблюдает за копошащимися паразитами… Они, эти пауки с огромными лапами, пользуются пока благоприятным «героическим временем» и высасывают соки…» «Вылезайте-ка на свет, — зовет их Аргези. — Усталый рабочий подымется и раздавит вас своим могучим башмаком… Пусть скорее настанет этот светлый день! Он нам очень, очень нужен!»
Так писал Аргези в 1916 году. Он уже видел, что рабочий класс — главная революционная сила. Поэт-бунтарь начинал понимать логику борьбы Ленина.
В 1916 году директора «Хроники» мобилизовали в армию, и журнал прекратил свое существование.
В армии Аргези проникается еще более глубокой ненавистью к войне, к бессмысленным жертвам, к воспеванию мнимых побед, раздуванию лжепатриотизма. Он продолжает писать памфлеты и стихи.
«Мое сердце — путь с дождями, долгий, нудный шлях с гуртами, скудный путь в тени деревьев, плеть кривой лозы в селеньях, двор, на пахоте зола… Я ищу источник чистый, а хлебаю щи из грязи — мутный ил больных болот. Разверну ли крылья снова? Бьет меня время, бьет меня день, мгновение бьет».
За антивоенные выступления в 1918 году Аргези вместе с группой журналистов и писателей привлекают к суду. Его новый адрес — тюрьма «Вэкэрешть».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Вэкэрешть — это старинный монастырь, соединенный с бывшим господским двором тайным подземным ходом. В давние времена в случае опасности для двора господарь мог уйти по этому ходу и скрыться за толстыми стенами обители. В конце прошлого века, когда участились выступления рабочих и крестьян Румынии против господствующего класса, правительство в общем согласии со священным синодом переселило монахов, и на окраине Бухареста вместо монастыря Вэкэрешть появилась грозная тюрьма с таким же названием, а подземный ход быстро превратился в каземат, куда сажали особо опасных. Восемьсот узников стонали там, где раньше раздавались
