Павел Щёголев - Гракх-Бабеф

Таким образом, подчеркивая пролетарскую, классовую сущность бабувизма, Маркс и Энгельс вместе с тем считают необходимым отметить его историческую ограниченность, вытекающую из «неразвитого состояния самого пролетариата». Уравнительность у Бабёфа и есть наиболее яркое проявление этой исторической ограниченности.

Мы увидим дальше, что Бабёф в этой части своей доктрины мог непосредственно опираться на утописта Морелли. Зато абсолютно оригинальным в системе Бабёфа является то, что все затеянное им дело общественного преобразования упирается в организацию режима диктатуры трудящихся и что таким образом победоносная революция оказывается необходимейшим условием осуществления всего плана в целом.

Бабёф сам ни мало не сомневается в истинном характере своей доктрины. Он знает, что к нему будет обращен упрек в разжигании гражданской войны. Этого упрека он не боится. «Бедствия, обрушившиеся на нас, дошли до апогея, их господство не может дольше продолжаться, но они могут быть смыты только в общем перевороте!!! Пусть же все придет в смешение!.. Пусть все элементы замутятся, смещаются, придут к столкновению! Пусть все возвращается в хаос, и пусть из этого хаоса восстанет новый и возрожденный мир!» Такими словами заканчивается № 35 «Народного трибуна».

Но «Народный трибун» — не только орган пропаганды нового учения. Газета врезается в самую гущу политической борьбы, Она не перестает агитировать, звать массы на бой. Она неустанно следит за изменчивыми настроениями рабочей массы и отмечает малейшие проявления подъёма революционного духа. Бабёф протестует против утверждения, будто энергия народа погасла. «Факты последних дней, — пишет он в № 37 газеты, — могут только подчеркнуть всю ошибочность такого воззрения. А эти факты таковы. Защитники прав народа преследуются на улицах агентами новой инквизиции, и их укрывают рыночные носильщики. Министр неправосудия угрожает и клевещет против тех же самых защитников народа, и целое предместье встает на их защиту и реабилитацию. Судят Лебуа, друга «Трибуна», и вот зал суда наполняется «террористами» обоих полов, громко выражающими свое сочувствие подсудимому. В обществе Пантеона 2 нивоза, во время обсуждения обращения к народу, «подлые лакеи аристократии, скрытые под маской плебеев», предлагают включить в текст адреса «самую бесчестную из всех возможных клятв», клятву защищать до последнего издыхания конституцию 95 года — и тотчас же взрыв негодования охватывает собравшихся и они с отвращением отвергают это «бесстыдное предложение». Два дня спустя роялисты распускают слухи о готовящемся нападении на республиканцев. Тотчас же подымается Сент-Антуанское предместье и посылает вечером вооруженную депутацию, чтобы узнать, что происходит в городе. «Наконец, пусть прислушиваются к разговорам уличной толпы на пристанях, на рынках, в очередях, во всех народных сборищах (курсив Бабёфа), нигде больше не стесняются повторять то самое, о чем мы не устаем писать: а именно, что нельзя больше скрывать ни от самих себя, ни от других, что контрреволюция стала действительностью после 9 термидора что лучшие друзья народа были умерщвлены в этот роковой день; что до этого дня народ был счастлив и республика торжествовала».

Бабёф стремится оформить нарастающее революционное брожение и направить его к определенной цели, обращая самые пламенные призывы к угнетенным и обездоленным. Свои надежды Бабёф связывает с деятельностью общества Пантеона. Пусть только оно освободится от присутствия нескольких изменников, вроде тех, что недавно осмелились предложить обществу присягнуть конституции 95 года. «Общество Пантеона, — взывает Бабёф, — вспомни о своей славе, вспомни о своем добре, какое ты можешь совершить».

В приведенных строках несомненно налицо намек на зарождавшуюся как раз в это время подпольную организацию бабувистов. В № 39 Бабёф для обозначения своих единомышленников впервые употребляет название «равных», вернее — «равных 1792 года». В № 40, описывая торжество реакции, Бабёф указывает на то, что он все еще сохраняет надежду. «Посреди этих ужасных развалин, посреди этих мрачных руин величественно расцветает дерево равенства». По всей Фракции рассеяны семена нового учения. Бабёф приводит выдержки из адресов, полученных из провинций. Мозель, Мон Блан, Па дэ Калэ, Ламанш Вар, Западная армия, Английская армия, Рейнская армия, Париж, — повсюду растет число адептов равенства. В совершенно недвусмысленных выражениях Бабёф предупреждает своих читателей о начавшемся периоде подпольной работы. «Надо доказать осуществимость равенства? И для того, чтобы доказать это, мы извещаем народ о предстоящем нашем исчезновении. Пусть демократы не будут в претензии на нас, если в течение некоторого времени мы не будем подавать никаких признаков жизни. Это произойдет оттого, что мы должны в полной тишине выработать план осуществления этого счастливого режима. Мы сделаем его таким, что он явится пленительным и сверкающим на глаза всех друзей справедливости и истины».

У Бабёфа нет и тени сомнения в успехе задуманного предприятия. «Друзья, — обращается он к своим единомышленникам в № 42 «Народного трибуна», — я не должен был бы беседовать с вами сего дня. Я прерываю работу несравненно большей важности (курс, наш) для того, чтобы в спешке сказать вам несколько важных слов… Истина торжествует. Угнетатели трепещут. Народ прозрел наконец благодаря своим друзьям. Так же ясно смотрит на положение вещей армия».

Остается только рассеять последние сомнения, последние подозрения; остается окончательно парализовать клеветническую, провокационную деятельность агентов Директории. Более всего опасается Бабёф попыток «примазаться» к новой революции со стороны дельцов термидорианской реакции вроде Тальена, Барра, Фрерона. По его мнению, они попытаются даже вызвать какое-либо частичное движение, чтобы возглавить его и вырвать таким образом инициативу из рук настоящих демократов. Бабёф обличает, предостерегает, призывает. Народ должен совершить настоящую революцию «для того, чтобы навсегда посредством действительной демократии обеспечить счастье народа». Это будет революция «во имя хлеба, свободы и благосостояния». И пусть мошенники «не ссылаются на то, что за ними пойдет армия. Нет! Армия на стороне народа. Никакая инквизиция — ни светская, ни гражданская — не может запретить чтение нашим солдатам и нашим рабочим (курс наш); из этого чтения они черпают демократическую заразу, самую деятельную и самую опьяняющую».

Статья кончается призывом к дружной работе для близкой и верной победы.