Морис Менлельсон - Марк Твен

Закончив «Бродягу», Твэн облегченно вздохнул. В письменном столе лежала рукопись о Геке. Там же были первые наброски и для новой повести о принце и нищем. Простенький сюжет одной детской книжки подал Твэну мысль написать книгу, в которой принц и нищий меняются ролями, — принц живет жизнью народа, нищий получает возможность управлять государством.

Твэн еще раз отложил «Гека» в сторону и с увлечением принялся за работу над книгой «Принц и нищий».

Родным понравилась эта тема; каждый вечер дочери с нетерпением ждали продолжения повести — Твэн все еще придерживался привычки читать вечером семье то, что написал за день.

Средние века давно интересовали Твэна. Феодализм для Твэна был символом отсталости, деспотизма, произвола, угнетения и бесправия.

«Принц и нищий» — прекрасная, захватывающая сказка. Это сказка о том, как маленький эгоистичный и самолюбивый принц, ничего не знавший о страданиях народа, окунулся в гущу народной жизни. В мире бездомных бродяг и нищих, среди крестьян и ремесленников Лондона он встретил сердечное участие и внимание: Он почувствовал суровость и несправедливость государственных законов. Перед избалованным ребенком прошли страшные картины народных бедствий, безысходной нужды. На себе самом он испытал всю тяжесть жизни народа, и это не прошло для него бесследно. «То, что я видел здесь, никогда не изгладится из моей памяти, я буду помнить это все дни моей жизни, а по ночам я буду видеть это во сне до самой смерти, лучше бы я ослеп!», — думал принц, сталкиваясь с вопиющими несправедливостями, которые переносили бедняки.

Глубоко демократическая идея заложена в этой сказке. Мягко и справедливо решал все государственные вопросы нищий Том, сделавшись королем. Человек из народа, знающий жизнь и нужду народа, понимающий его страдания, смело идет наперекор традициям, против лицемерных обычаев и побеждает своей прямотой, правдивостью и трезвым умом.

В «Принце и нищем» Твэн раскрыл большую тему о величии народа, о силе, заключенной в его страданиях и бедствиях.

«Гек Финн» покрывался пылью. Только летом 1880 года Твэн снова начал просматривать рукопись. В это время Твэн написал рассказ «Эдвард Миллз и Джордж Бентон» — о торжестве злодеяния и поражении добродетели. Эдвард в детстве посещал воскресную школу, помогал миссионерам и был честным и исполнительным работником. Но, когда он был убит бандитом Джорджем и того приговорили к смертной казни, все жалели Джорджа, хвалили его и приносили ему цветы. Это был рассказ о несправедливости.

Жизнь на широкую ногу, открытым домом требовала все больших средств. Сумма годовых расходов семьи Клеменсов уже превысила ту цифру, которой непрочь был похвастать шахтовладелец Лэнгдон. Литературных доходов не хватало. Твэн пришел к убеждению, что издатели платят ему слишком мало. Когда умер Блис, Твэн стал искать более щедрого издателя. А почему бы ему самому не издавать свои книги? Твэн решил стать акционером одного издательства.

В Америке появлялись все новые миллионеры, люди, одним удачным делом обеспечивавшие себя и своих детей на многие годы. Это были владельцы земель, на которых находили нефть, уголь или серебро, строители железных дорог, банкиры, скотопромышленники, изобретатели или их компаньоны.

Твэн любил чудесные творения «механического века». Он одним из первых приобрел пишущую машинку, вечное перо. Твэн неоднократно говорил, что любит не искусство, а науку. Американская деловитость была ему вполне по душе. Твэну не чужд был и спекулятивный азарт. Он начал все чаще вкладывать средства во всякого рода деловые предприятия, он финансировал постройку парогенератора нового типа, изобретение в области морского телеграфа, купил акции часовой фабрики, стал совладельцем страховой компании, ассигновал средства на новый метод воспроизведения иллюстраций. Пока, однако, дела шли плохо. Однажды Твэн не принял предложения купить за бесценок большой пай в изобретении некоего Грэхэма Белла, а Белл оказался изобретателем телефона. В деловом мире Твэну явно не везло.

В это время Твэн писал матери: «Жизнь стала для меня весьма серьезным делом. Добрую часть времени у меня чувство тревоги, затравленности. Это вызвано, главным образом, деловыми обязанностями и раздражениями».

Против ожиданий, книга «Принц и нищий» не разошлась достаточно большим тиражом. Нужно было немедленно же писать новую книгу. Твэн вспомнил об очерках жизни лоцманов на Миссисипи, напечатанных в «Атлантике» несколько лет тому назад. Он решил продолжать работу, чтобы получилась целая книга. Для этого надо было посетить старые, знакомые места. Твэн отправился в путешествие по Миссисипи.

В первый же день, когда Твэн поднялся в лоцманскую рубку, его узнали. Так как Твэн не хотел назвать себя, то лоцман, по старому обычаю, наговорил ему всяких небылиц о Миссисипи, а в завершение оставил Твэна за рулем. Бывший лоцман Клеменс пережил несколько довольно тревожных минут. Потом были тихие дни в рубке, восходы солнца, которые Твэн встречал вместе с лоцманами, величественная река. Лоцманы рассказывали старые чудесные истории о хвастунах, вралях, неукротимых выдумщиках с Миссисипи. Одну такую историю Твэн записал для «Гека», но решил перенести ее в специальную книгу о Миссисипи.

Твэн, конечно, повидался с Биксби. Он даже перешел на пароход, капитаном которого был его старый учитель. Где-то в устье реки повстречался маленький пароходик, который назывался «Марк Твэн».

Путешествие навеяло тяжелую грусть. Былое ушло безвозвратно. Даже река уже не та, что прежде. В Ганнибале Твэн встретился с пожилыми друзьями детства. Каждое утро он просыпался мальчиком («во сне я видел все лица опять молодыми»), а «отправлялся спать Столетним стариком, ибо за день… успевал насмотреться на их лица, какими они стали теперь».

К своему удивлению, Твэн убедился, что те места, которые он знал с детства, захирели. Правда, пещеры, где он бродил мальчиком, теперь были превращены в прибыльные известковые разработки, но жизнь в Ганнибале не стала от этого счастливей. И люди в нем оказались скучные, они как-то опустились, поглупели. Эти люди были глубоко разочарованы. То, чего они ждали от реки, от жизни, не пришло. Казалось, что жители крохотной столицы сельскохозяйственной округи потеряли веру в грядущее счастье, сжались, осели, стали менее весомы в этой огромной шумной стране. Процветание прошло мимо маленьких городков и ферм. Удовлетворенности, обеспеченности, уверенности в завтрашнем дне, которые должны были, казалось, притти со зрелым возрастом, не было. Сила не у людей, близких к земле, а у железнодорожных компаний, владельцев зернохранилищ, спекулянтов. На смену патриархальным обычаям пришли иные, не очень радостные порядки.