Брет Уиттер - Охотники за сокровищами

– Он рисковал должностью, может быть, даже жизнью, – нахваливал Вольф-Меттерниха Жожар в свою последнюю встречу с Роримером. – Он противостоял Геббельсу единственным возможным способом – ссылаясь на приказ самого фюрера от 15 июля 1940 года, в котором запрещалось вывозить из Франции произведения искусства до подписания мирного договора. Цель этого приказа была в том, чтобы не дать нам, французским патриотам, спрятать работы прежде, чем нацисты заявят на них свои права. Но Вольф-Меттерниху хватило мудрости распространить его на самих немцев. Не стой он так упорно на своем, нам не на что было бы надеяться.

– Мы, конечно, не говорили им «нет». Однозначное «нет» только навлекло бы на нас гнев Геббельса. Мы всегда отвечали «да», – продолжал Жожар, – но… Всегда находились детали, требующие уточнения. Нацисты были – как там выразился этот американский кардинал? бумагозависимыми? – в общем, они были ужасными бюрократами. Ничего не могли сделать, не послав пять-шесть писем в Берлин.

Послушать Жожара, так они с Вольф-Меттернихом отразили нацистскую угрозу с помощью тысяч листов бумаги. Он ничего не говорил о сложностях этой задачи, о долгих годах, проведенных в вечной готовности к вооруженным вторжениям, о том, что у Жожара с его лучшим другом был тайный пароль, чтобы сбежать из Парижа в случае угрозы ареста. Молчал он и обо всех ночных звонках Вольф-Меттерниху с просьбой немедленно прийти и потрясти бумажками перед лицом очередного нацистского грабителя, звонках, на которые Вольф-Меттерних всегда откликался, несмотря на серьезное почечное заболевание. Его болезнь требовала отставки, но он продолжал служить: «прежде всего чтобы оправдать доверие, оказанное мне чиновниками, ответственными за сохранность французского искусства».

Жак Жожар никогда не рассказывал об этом Роримеру, но у него были связи не только в нацистской верхушке. За ним стояла целая сеть музейных работников, служивших ему глазами и ушами, у него были близкие знакомые среди французских чиновников, а его хороший друг, меценат Альберт Энро, активно участвовал во французском Сопротивлении. Жожар обеспечивал Энро документами на проезд и официальными музейными бумагами, чтобы прикрыть его работу на Сопротивление. Энро передавал партизанам информацию, собранную музейщиками, шпионящими на Жожара. И Вольф-Меттерниху все это почти наверняка было известно.

– Жожар утверждал, что Вольф-Маттерних рисковал не только карьерой, но и жизнью. Те же самые слова он мог бы сказать и про себя самого.

«Хорошего нациста», как про себя называл Вольф-Меттерниха Роример, освободили от должности в июне 1942 года, но тот успел переиграть Геббельса, уже к концу 1941 года бросившего попытки захватить тысячи «германских» предметов искусства. Официальной причиной отставки стало публичное неодобрение Вольф-Меттернихом самой наглой операции оккупантов – кражи Гентского алтаря, который по приказу Гитлера забрали из хранилища в По. Но конечно же нацисты давно мечтали избавиться от главы Службы охраны культурных ценностей, в особенности подручные рейхсмаршала Германа Геринга, второго лица в НСДАП. То они объявляли, что Вольф-Меттерних работает «исключительно в интересах Франции», то жаловались, что он слишком рьяный католик. На самом деле он просто не устраивал их своим отношением к работе. Служба охраны была им нужна только для того, чтобы придать кражам видимость законности. Вольф-Меттерних был «лишним в осином гнезде гитлеровской шайки».

Вскоре после отставки «хорошего нациста» яростные выступления Жожара против кражи Гентского алтаря стоили должности и ему. В знак протеста тут же уволились все сотрудники французских музеев – так велико было влияние Жожара на музейное сообщество Франции. Это потрясло немцев, и Жожара вернули. С тех пор бороться с ним стало почти невозможно. Нацистам удалось присвоить только два предмета из национальных коллекций, оба немецкого происхождения и средней ценности.

Но и это еще не было окончательной победой. Государственные коллекции Франции оказались в безопасности, но частные собрания никак не были защищены от постоянных набегов нацистских стервятников: Гиммлера и его Ваффен-СС, Розенберга и его Оперативного штаба, а также самого опасного из всех – рейхсмаршала Геринга.

Стоя перед пустой стеной, где раньше висела «Джоконда», Роример вспоминал слова, которыми Жожар описывал рейхсмаршала Геринга: прожорливый, хищный, загребущий. Человек, не терпевший, когда ему противоречили, и не знавший моральных и этических границ в погоне за богатством и властью. Человек, который, глядя на культурные сокровища Франции, не видел ничего, кроме собственной добычи.

– Джеймс! – Это обращение, отзываясь эхом от пустых стен галереи, вырвало Роримера из раздумий. Он повернулся и увидел, что навстречу ему идет не кто иной, как Жак Жожар. Роример был знаком с Жожаром до войны и не уставал удивляться, как прекрасно тот выглядит, несмотря на прошедшие тяжелейшие годы.

– Как хорошо, что тебе передали мою просьбу, – сказал Жожар, пожимая хранителю памятников плечо.

– Рад снова тебя видеть, Жак, – сказал Роример, протягивая другу руку. – На этот раз у меня хорошие новости. Документы готовы. Гобелен твой. По меньшей мере на пару недель.

– Бюрократы, – улыбнулся Жожар, развернулся и поспешил по коридору к своему кабинету.

«Старик все такой же бодрый», – подумал Роример. У Жожара в Лувре был не только кабинет – в музее находилась и его квартира. Роример подумал о том, что, может, за все четыре года немецкой оккупации директор ни разу не покидал здания.

Или за месяц, прошедший с освобождения. В первые безумные дни свободы толпа набросилась на немецких пленников, которых держали во дворе Лувра. Испугавшись немедленной расправы, немцы разбили окна музея и ринулись внутрь. Вслед за ними устремились преследователи, отлавливая немцев среди неэвакуированных предметов искусства: несколько человек, например, забрались в похоронную вазу египетского императора Рамзеса III из розового гранита. А еще толпа поймала музейного смотрителя, который помогал раненому немцу добраться до лазарета, и этого было достаточно, чтобы объявить весь персонал музея коллаборационистами и предателями. Как еще объяснить, что все они живы и предметы искусства, которые они охраняли, почти не пострадали? Больше никому так не повезло.

Жожара и его верных сотрудников, в том числе его секретаря Жаклин Бушо-Сапик, которая, ежедневно рискуя жизнью, осуществляла связь с Сопротивлением, повели в городскую ратушу под крики толпы: «Коллаборационисты! Предатели! Смерть им!» Их вполне могли застрелить до суда. И спаслись они только благодаря своевременным показаниям знакомых Жожара, среди которых были и члены французского Сопротивления.