Евгения Филатова - Белинский

Эстетика Белинского была теоретическим обоснованием того направления в искусстве, которое его противники именовали «натуральной школой» и которое потом вошло в историю литературы под названием критического реализма. Основоположником этого направления критик справедливо считал Гоголя, но и сам он сыграл огромную роль в его утверждении. Признавая закономерность существования в истории различных направлений в искусстве, Белинский указывает, что их развитие подготовило «натуральную школу» как соответствующую зрелому, возмужалому искусству. Критик неоднократно останавливается на характерных особенностях «натуральной школы». Он подчеркивает, что главным ее принципом является «верность действительности». Писатели этой школы, говорит он, «воспроизводят жизнь и действительность в их истине» (3, 10, 16); им чужда риторика, т. е. вольное или невольное искажение действительности, ее идеализация. Белинскому в особенности ненавистна та лживая риторическая литература, которая, прикрываясь патетической фразой, является по существу охранительной. Противопоставляя ей писателей «натуральной школы», критик говорит, что человек у них является таким, каков он есть на самом деле, — не украшенным, не идеализированным. Не украшая и общественную жизнь, эти писатели сосредоточивают внимание на отрицательных ее сторонах, потому что таково веление времени.

Белинский показывает, что «натуральная школа» — живое, глубоко национальное направление русской литературы, борющееся за ее народность, т. е. за обращение к жизни народа, за выражение лучших, высших сторон его духа. Указывая, что новое искусство взялось служить важнейшим общественным интересам, Белинский видит в этом его силу. Он отстаивает социальные функции литературы, ее преобразующую роль в жизни России. «Отнимать у искусства право служить общественным интересам, — пишет он, — значит не возвышать, а унижать его, потому что это значит — лишать его самой живой силы, т. е. мысли, делать его предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкою праздных ленивцев. Это значит даже убивать его…» (3, 10, 311).

Эти мысли Белинского были истолкованы некоторыми дореволюционными и современными иностранными писателями, например Боуманом (см. 47), как «утилитаристское мировоззрение», «вульгарный утилитаризм», как «порабощение искусства». С другой стороны, представители вульгарного социологизма в нашем искусствоведении пытались использовать глубокие суждения великого критика о зависимости искусства от действительности и о его активном влиянии на жизнь для обоснования своих схем. В действительности «философия изящного» Белинского не имела ничего общего с вульгарной точкой зрения, сводящей эстетическое к социально-экономическим отношениям и классовым интересам. Он всегда указывал на специфику искусства, на самоценный характер эстетического, на колоссальное значение проблемы искусства, как такового. «Без всякого сомнения, — пишет он, — искусство прежде всего должно быть искусством, а потом уже оно может быть выражением духа и направления общества в известную эпоху» (3, 10, 303). И еще: «Чтобы быть выражением жизни, поэзия прежде всего должна быть поэзиею» (3, 7, 319). Если в произведении поднимаются важные вопросы, но оно «не ознаменовано печатью творчества и свободного вдохновения», то оно не будет служить идее, которой посвящено, и может дискредитировать ее. Из этого Белинский делает вывод, что критика должна быть не только исторической, но и художественной. Он утверждает, что первым делом критика должно быть определение эстетического достоинства произведения, так как, не будучи художественным, оно не представляет ценности ни в каком отношении.

Указывая на связь искусства с действительностью, с общественной жизнью, Белинский не упрощает эту связь, как это делают вульгарные социологи. История искусства, по мнению критика, зависит от истории общества, но не детерминируется ею фатально. Он видит переплетающееся влияние разнообразных причин, порождающих то или другое литературное явление. Среди этих причин критик в своих статьях о Пушкине отмечает и принадлежность художника к определенному классу. Но Белинский далек от схемы, по которой классовая принадлежность определяет все творчество поэта. Так, говоря о Пушкине, он на первый план выдвигает общечеловеческое в его поэзии, народный характер его творений, их историческое значение, выходящее далеко за рамки эпохи.

Доказывая, что искусство играет активную роль в жизни общества, Белинский вместе с тем относится резко отрицательно к попыткам превратить его в «удобное средство для доброй цели» (3, 7, 319) — в средство для поучения людей. Он высмеивает «мертвое понятие о пользе поэтической формы для выражения моральных и других идей» (3, 7, 319), отрицает дидактическую поэзию как не соответствующую уровню современного состояния искусства. Критик считает, что настоящий художник не может быть подчинен интересам какой-либо литературной партии. Он пишет, что поэт «должен быть органом не той или другой партии или секты… но сокровенной думы всего общества, его, может быть, еще не ясного самому ему стремления. Другими словами: поэт должен выражать не частное и случайное, но общее и необходимое, которое дает колорит и смысл всей его эпохе» (3, 10, 306). Белинский выступает за свободу творчества. Он доказывает, что литературное произведение, написанное по приказу, не может быть художественным. Он говорит, что поэзия, «помня свое божественное происхождение, не любит ливреи» (3, 6, 370).

Белинский ставит вопрос: как быть поэту, живущему в обществе, понятия которого диаметрально противоположны действительности? Он не согласен с теми художниками, которые, с отчаянием махнув рукой на эту «оскорбляющую чувство и разум действительность», убегают в себя и «поют себе как птицы». Критик выдвигает задачу — «примирить свободу творчества с служением историческому духу времени, с служением истине» (3, 6, 318). И он находит решение этой задачи. Он пишет: «Свобода творчества легко согласуется с служением современности: для этого не нужно принуждать себя, писать на темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями; для этого нужна симпатия, любовь, здоровое практическое чувство истины, которое не отделяет убеждения от дела, сочинения от жизни. Что вошло, глубоко запало в душу, то само собою проявится вовне» (3, 6, 286).

Белинский принадлежит не только прошлому, но и настоящему. Сам он говорил, что «из всех критиков самый великий, самый гениальный, самый непогрешительный — время» (3, 9, 549). Время сказало о Белинском свое решающее слово: значение русского мыслителя не умерло вместе с ним. Недаром более столетия ведутся дискуссии вокруг его имени, Белинский заставляет и теперь задумываться над многими проблемами, которые его волновали, и помогает находить правильный путь к их решению.