Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

В 12–м часу дня 2 апреля положение противника начало ухудшаться. До того момента, казалось, достаточно им было бы увеличить нажим на наш правый фланг, чтобы заставить отойти к обозу. Учитывая это обстоятельство, генерал выслал полусотню с пулеметами на линию обоза, чтобы обеспечить себе более или менее спокойный отход на тыловые позиции. Но, чу! — загремели солидные залпы с тех гор, которые темнели слева от нас, в тылу правого фланга противника. “Это залпует барон”, — подумали мы с облегчением.

Часа через полтора он прискакал на “Генеральскую” сопку и наметом взлетел на вершину. Унгерн проехал возле лагеря и всех позиций гаминов. Потерянная шапка и возбужденный вид свидетельствовали без слов о характере его скачки. Барон объяснил, что он привел из Урги чахар. Это они стреляют по китайскому лагерю с зеленых сопок. Начальник дивизии приказал отпустить пленного китайского офицера на условии, что тот вручит своему начальнику письмо с предложением сложить оружие, а затем привезет ответ.

Еще не окончен был перевод письма барона на китайский язык, как справа послышались орудийные выстрелы: стреляла одна пушка, шрапнели которой рвались позади левого фланга китайцев. Подходил 2–й донный полк, с опозданием на двое суток. Полк этот должен был бы “сидеть на хвосте” китайцев, начиная от р. Иро, после боя с их арьергардом. Но в ночь на 30 марта поднялась такая сильная метель, что Хоботов потерял след и теперь только вновь нашел его, ориентируясь по звукам нашего боя.

Таким образом, в то момент, когда начальник китайского отряда читал письмо барона, он имел все основания чувствовать себя “в мешке”. У него не было иного выхода, как ответить полным согласием на предложенные ему условия сдачи в плен, тем более что наш “дедушка” гарантировал бароновским словом сохранение жизни и личного имущества своих бывших врагов, оставлял им все перевозочные средства и продукты, и даже давал конвой для охраны в пути от всегда враждебных им монголов.

Китайский офицер возвратился через два с половиной часа. С радостным видом он вручил барону письменное согласие начальника отряда, подполковника Чжу (генералы и старшие офицеры убежали из Урги), на предложенные условия. Барон приказал снять три копии с ответа подполковника Чжу и тотчас же по изготовлении отправить с русскими офицерами на китайские позиции центра и обоих флангов. “Так будет надежнее”, — пояснил он.

Не в характере барона было ожидать спокойного завершения какого‑нибудь дела. Его натура требовала постоянного форсирования событий. После вторичного отъезда пленного офицера барон приказал подать коня и ускакал к китайцам вдвоем с переводчиком, вероятно, для того, чтобы собрать точные данные о количестве оружия, подлежащего сдаче. “Ваше Превосходительство”, — говорили ему офицеры штаба генерала Резухина — “не ездите: китайцы обстреливают каждого всадника, появившегося в пади”. “Ну, нужно еще попасть”, — возразил на это барон, садясь на коня. Китайцы приветствовали Унгерна довольно энергичным огнем из центра и с круглой сопки (Торновского). Видно было, что лошади барона и его спутника нервничали, когда они подъезжали к расположению гаминов. “Дедушка” вернулся в глубоких сумерках, в прекрасном расположении духа. Отряд заночевал в доставленных из обоза палатках тут же на позиции, чтобы с утра начать прием китайского вооружения.

Было совершенно еще темно, когда наш лагерь всколыхнулся по сигналу “тревога”. Некоторое время все недоумевали, почему так лихо заливается труба, так как вокруг царила мертвая тишина. Но вот раздалась команда: “По коням! Садись! Рысью ма — а-рш!”. И отряд пошел по направлению к китайскому лагерю. По рядам пронеслось тревожное: “Гамины убежали”… В китайском лагере царило смятение. Растерянные фигуры метались между палатками и повозками обоза. Убежало около половины китайцев, в частности, вся конница и группа пехотинцев на подводах. Но начальник отряда и большинство старших офицеров не пожелали разделить с ними превратности судьбы. Они сдались барону.

Унгерн одним из первых прискакал в лагерь. Бледный, раздраженный до последней степени и вероломством китайцев, и чахарами, которые позорно проспали врага, он в высоких тонах, пронзительно кричал командиру 5–й сотни 2–го полка, ротмистру Нейману: “Догнать! Рубить без пощады всех стриженых (революционеров) но монархистов (с косами) не трогать”. Сотня поскакала на юго — восток. Вслед за ней через 15 минут тронулся рысью генерал Резухин и 3–й конный полк Янкова. Барон задержался в китайском лагере. Он приказал вызванному на место происшествия 2–му полку принять оружие, пленных сдать тибетскому дивизиону для конвоирования их в Ургу, и следовать за 3–м полком.

Затем грозный барон полетел к чахарам чтобы “вдребезги разнести” их и приказать идти на присоединение к 3–му полку. Не дождавшись чахар, барон с одним офицером и несколькими ординарцами поскакал вдогонку за убежавшими. Верст уже через пять начали попадаться ему на пути отдельные трупы китайцев. Еще несколько верст — и за изгибом дороги открылась пологая долина, усеянная сотнями тел. Здесь оренбургско — забайкальская сотня догнала хвост обоза и, видимо, крепко поработала. Досужая память сохранила несколько характерных картинок. Например: прижавшись как‑то боком к колесу брошенной у дороги повозки, китаец силится держать свой разрубленный череп. Впечатление от этого зрелища, вероятно, было усилено тем, что его поднятые к голове руки напоминали жест полнейшей безнадежности…

Барон Унгерн выехал в крайне нервном настроении, о чем свидетельствовали землистый оттенок его лица, свинцовая тяжесть во взгляде, закрученный вверх правый ус и некоторая напряженность в посадке. С того момента, как стали встречаться трупы стриженных гаминов, барон начал успокаиваться. “Не уйдут от меня, догоню”, — вероятно, думалось ему. Когда же взору его представилась падь с несколькими сотнями лежащих на ней тел, “дедушка” прояснился, спокойным жестом поправил усы и перешел на ровную рысь.

Третий конный полк шел рысью два с половиной часа. Первая задержка произошла у перевала через невысокий хребтик, где засел арьергард противника. Через полчаса гамины были сбиты обходным движением одного из наших дивизионов, и преследование продолжалось в прежнем темпе, примерно еще верст пятнадцать. Не остановило ни генерала Резухина, ни шедшую в голове сотню то обстоятельство, что внизу, за перевалом, у края дороги остался труп ее командира, ротмистра Неймана. Убил его притаившийся в канаве гамин, приняв за большого начальника.

Около 14 часов 3 апреля генерал Резухин дал отдых коням, сделавшим не менее 40 верст за утренний переход. Здесь, на привале барон догнал Резухина. “Дедушка” похвалил оренбуржцев и забайкальцев 5–й сотни за их подвижность и хорошую рубку. Генерал Резухин снялся в 16 часов с 3–м полком и пулеметной командой. Барон остался на привале с 5–й сотней, чтобы дождаться подхода 2–го полка и чахарского дивизиона. До поздней ночи 3–й полк продолжал свое преследование, стремясь “сесть на хвост” спешно отступавших гаминов. Остановку для ночлега полк сделал на подъеме через какой‑то значительный хребет, у самого перевала. Вероятно, это были горы Улан — Хада, и данный пункт отстоял на 130–140 верст на юго — запад от Урги. Вершина перевала была еще в руках китайцев, но наши посты стояли не дальше, как в 50 саженях ниже перевала.