Григорий Ревзин - Ян Жижка

Пражские плебеи — чернорабочие, грузчики, ремесленные ученики — были едины с таборитами в их стихийной враждебности к «неправедной жизни» богатых бюргеров.

Жижка прекрасно понимал чувства своих воинов и разделял их, но он был прежде всего военачальником и видел опасность внутренних раздоров.

Поэтому он потребовал от советников обоих городов Праги энергичных действий, которые способны были бы успокоить расходившиеся страсти.

Как рассказывает летописец Лаврентий, табориты настояли на том, «чтобы положен был конец преступлениям против нравственности, чтобы прекратили попойки в корчмах, тщеславие и роскошь одежд с разными вырезами и украшениями и всякие непорядки и измышления, противные богу».

Негодуя в душе на «мужичьи причуды», советники пражских городов вынуждены были все же склониться перед волей аскетического Табора.

Согласились они и с таким важным требованием Николая из Гуси и Жижки, как изгнание из столицы ненадежных людей.

Об этом Лаврентий пишет: «Из числа жителей Праги и из людей, пришедших к ней на помощь, избрали доверенных, которые должны были тщательно следить за тем, нет ли среди пражского населения таких, кто враждебен чаше. Всех этих людей, независимо от их положения и пола, надлежало выселять из столицы».

«Доверенные лица эти собирались ежедневно в ратуше, вызывали к себе пражан, подозреваемых или уличенных показаниями свидетелей. Тех, кто отвергал чашу, выселяли из Праги с. глашатаями, проводя их под знаменем пана Ченка, выставленным в средине города».

В покинутые бежавшими из города патрициями и бюргерами-немцами дома временно вселились табориты и другие пришлые воины.

Пока Жижка готовил Прагу к предстоящей осаде, Сигизмунд занял сильную позицию в двух милях к югу от столицы в Збраславе, при впадении Мжи во Влтаву. Свой лагерь, хорошо прикрытый водными рубежами, император укрепил еще земляными и деревянными заграждениями. Отсюда он несколько раз пытался приблизиться к Праге. Но как только навстречу ему из стен города выступали воины Жижки, Сигизмунд отходил назад, не принимая боя.

Император решил подождать с атакой на столицу до подхода отрядов крестоносцев, массами двигавшихся к его стану со всех концов католической Европы.

В это время внутри Чешского королевства всякий, кто не хотел отречься от гуситства и чаши, уходил в Прагу или на Табор, спасаясь там от террора католических банд. Паны и бюргеры, приверженные гуситству, тяготели больше к столице, а крестьяне устремлялись в таборитскую крепость.

Сигизмунд, томившийся в ожидании крестоносных полчищ в Збраславе, решил воспользоваться уходом Жижки из Табора и напасть на него. Руководить нападением на Табор император приказал молодому Ульриху Розенбергу.

Пан Ульрих, подобно опекуну своему Ченку Вартемберкскому, числил себя в «подобоях», пока можно было захватывать монастырские и церковные земли.

Но стоило Сигизмунду постращать молодого магната карами, ожидающими еретиков, и Розен берг отрекся от гуситства и прогнал из своих замков, местечек, а также из своих наемных отрядов всех «чашников».

Но Сигизмунд потребовал от пана Ульриха большего — захвата Табора:

— Пока медведь гуляет на воле, разори его берлогу!

23 июня многочисленное воинство молодого Розенберга, конное и пешее, с приданным ему гарнизоном Будейовиц, осадило Табор.

— Хромой пан Ульрих захромал и душой! — воскликнул Жижка, узнав, с какой легкостью сын его давнего врага изменил чаше.

Как ни трудно было выделить людей из числа защитников Праги, гетманы Табора тотчас послали на помощь своей осажденной крепости отряд в триста пятьдесят всадников под командованием первого гетмана — Николая из Гуси.

Гетману Николаю удалось дать знать осажденным в Таборе о своем приближении и договориться с ними о совместных действиях.

На рассвете 30 июня табориты, внезапно выступив, из ворот Табора, с оглушительными криками ринулись на палатки осаждающих. Опешившие от неожиданности наемники Розенберга стали отходить.

Тут с тылу на них ударили конники Николая из Гуси.

Розенберг потерпел полное поражение. Потеряв множество людей убитыми и пленными, он с остатками своего воинства едва ушел от преследования, оставив таборитам много провианта и снаряжения, бросив все свои осадные пушки.

За два дня до этого, 28 июня, Сигизмунд покинул, наконец, збраславский лагерь, ведя за собой огромное, никогда дотоле не виданное в Чехии войско, — по сообщению летописца, сто пятьдесят тысяч крестоносцев.

«В этом войске, — рассказывает Лаврентий, — были архиепископы, епископы, патриарх Аквилейский, разные доктора и духовные прелаты, светские герцоги и князья, числом около сорока, маркграфы, графы, бароны и много знатных господ, рыцарей, вассалов, горожан разных городов и крестьян. Все они расположились в поле, на открытой равнине и поставили на ней палатки или пышные шатры, образовав как бы три огромных города».

Как видно из дальнейшего повествования летописца, в этом крестоносном воинстве больше всего было немцев: пруссаков, тюрингцев, штирийцев, мейссенцев, баварцев, саксонцев, австрийцев, рейнландцев, вестфальцев.

Было здесь много рыцарей из Франции, Италийских земель, Нидерландов, Швейцарии, Испании.

Пришли громить Прагу и далекие предки Черчиллей и Иденов — английские рыцари.

Среди всего этого чужеземного дворянского сброда блистали представители чешского и моравского католического панства, готовые пролить кровь своих соплеменников ради щедрых наград золотом и землями, которые им посулил император-прохвост.

«Крестоносцы каждый день, — продолжает свое повествование Лаврентий, — поднимались на вершину горы над рекою, стояли там и лаяли на город, как собаки: «Ха, ха, Гус, Гус, ересь, ересь!..»

«Когда случалось, что в их руки попадал какой-нибудь чех и, если его не освобождал кто-нибудь из чешских панов, то крестоносцы тут же сжигали его без всякого милосердия, как еретика».

Три обширных военных лагеря охватили Прагу полукругом по западной и северной стороне. Самый большой раскинулся непосредственно за Градчанским холмом на берегу речки Брусницы. Здесь находились французы, англичане, голландцы, поляки, отряды чешских и моравских католических панов. Слева от них, в том месте, где Влтава круто поворачивает к востоку, омывая с севера Старый гор. од, расположился второй, центральный лагерь. Еще ниже по течению Влтавы, у пригородной деревин Овенца, вырос третий «город», из палаток и шатров. Тут, на левом фланге всего расположения, главной силой были многочисленные хоругви мейссенских и австрийских рыцарей.