Людвиг Мойзиш - Операция «Цицерон»

Но даже при таких обстоятельствах ему удалось в это время сделать важное дело. В течение нескольких недель мы замечали, что во многих недавно доставленных документах содержатся намеки на нечто совершенно секретное, казавшееся очень важной операцией. Однажды я случайно натолкнулся на новое зашифрованное название «Операция Оверлорд». Я ломал себе голову над тем, что могло бы означать слово «Оверлорд», но все мои попытки оказались безуспешными. В течение долгого времени мы не имели об этом никаких сведений. Берлин тоже не мог ничего придумать. Я убедился в этом после получения директивы, разосланной большинству посольств и миссий. Всем нам давалось указание любой ценой срочно добиться расшифровки таинственного названия. Это распоряжение было в духе многих других, которые нам присылали из Берлина, – мы не видели, каким образом его можно было выполнить.

Я сказал Цицерону, что если он когда-либо услышит в английском посольстве слово «Оверлорд», то он должен постараться запомнить его значение и немедленно сообщить мне. Казалось, его это совершенно не интересовало. Как всегда, ему было бесполезно отдавать какие-либо приказания.

В течение некоторого времени мне не удавалось найти никаких нитей, ведущих к раскрытию сущности операции «Оверлорд». Вероятно, она представляет собою что-то совершенно новое и, кажется, имеет огромное значение. Судя по материалам, доставляемым Цицероном, операция носила скорее военный, чем политический характер.

Однажды мне припомнилось интересное место в одном из документов, принесенных Цицероном. Я быстро нашел его в своей папке. Это была телеграмма из Лондона английскому послу в Анкаре, в которой Лондон настаивал, чтобы англо-турецкие переговоры были закончены к 15 мая или ещё раньше. Должно быть, они имели какое-то отношение к операции «Оверлорд».

В документах, переданных нам Цицероном, были также и другие интересные места, например, выдержки из протоколов Московской и Тегеранской конференций. Черчилль под влиянием значительного нажима со стороны Кремля обязался в 1944 году открыть в Европе второй фронт.

Наконец, судя по самому названию операции «Оверлорд»,[7] западные союзники планировали её как одну из решающих во второй мировой войне.

Теперь я был вполне уверен, что нашел ответ на мучивший меня вопрос. «Операция Оверлорд» была условным названием второго фронта.

Я немедленно послал в Берлин донесение, подробно изложив свою точку зрения и мотивы, которыми я руководствовался. Через неделю я получил лаконичный ответ: «Возможно, но маловероятно».

Итак, окончательное подтверждение настоящего значения этого таинственного зашифрованного слова Германия получила лишь 6 июня 1944 года, когда рано утром у берегов Нормандии появилась англо-американская армада.

Было весьма странно, что и к последним бесценным сведениям, доставленным нам Цицероном, в Берлине отнеслись с таким же равнодушием, как и ко всем остальным.

Я говорю «последним», так как документы, переданные в начале марта и содержащие намеки на операцию «Оверлорд», были действительно последними. Больше Цицерон нам ничего не принес.

Трудно решить, удовлетворил ли он свою жажду денег или, скорее, работа стала слишком опасной. Он никогда не сказал мне об этом, хотя и не заявил определенно, что все уже кончено. Едва ли Цицерон хотел прекратить эту работу. Он обещал принести нам новые пленки, и я был уверен, что он действительно собирается это сделать. Однако ему больше не представилось случая сфотографировать секретные документы англичан.

Я видел Цицерона несколько раз после того, как он принес мне последние фотопленки. Он пришел ко мне несколько дней спустя за причитавшимися ему деньгами. И даже после этого я снова встречался с ним. В последний раз это было всего за несколько дней до ужасного 6 апреля, в который, как я представляю себе, решилась и его и моя судьба. Приблизительно в это время я послал в Берлин финансовый отчет об операции «Цицерон».

Всего Цицерон получил от меня триста тысяч фунтов стерлингов.

Глава девятая

Рано или поздно это должно было случиться. К концу марта Элизабет узнала об операции «Цицерон». Я находился по делам в Стамбуле, когда из Берлина в Анкару прибыла дипломатическая почта. Поскольку Шнюрхен ещё не вышла на работу, корреспонденцию, присланную на мой отдел, вскрыла Элизабет. Обычно все письма, связанные с операцией «Цицерон», приходили в специальном конверте, адресованном мне и помеченном: «Совершенно секретно. Вскрыть лично».

Но – странное совпадение – на этот раз чиновник, отправлявший почту из Берлина, забыл положить её в специальный конверт. В результате Элизабет вскрыла корреспонденцию и прочла ее.

Когда я вернулся в Анкару, она передала мне все письма. Элизабет была вполне права, вскрыв корреспонденцию, поскольку я не давал ей указаний не делать этого. Тем не менее я испытывал смутное беспокойство. Моя тревога возросла, когда она, с невинным видом вдруг спросила меня:

– Кто такой Цицерон?

Я не ответил ей, притворившись, что поглощён работой и не слышу. Она повторила свой вопрос.

– Послушайте, – сказал я, видя, что не могу увильнуть от ответа, – есть такие дела, о которых должен знать я один. Это одно из таких дел. Пожалуйста, не задавайте мне больше вопросов, потому что я не смогу ответить на них.

– Какой вы грубиян! – сказала она с лукавой улыбкой. – Неужели вы никогда не научитесь доверять малютке Эльзе?

– Нет, никогда, – ответил я, смеясь. Я был рад, что она превратила все в шутку, и сам постарался ответить в таком же тоне.

Понятно, с каким напряженным вниманием читал я депешу. Небрежность берлинского чиновника оказалась особенно досадной, так как из этого письма каждый мог понять, что операция «Цицерон» связана с чем-то происходящим внутри английского посольства. Мне это совсем не нравилось. Тем не менее, мне не приходило в голову подозревать, что Элизабет, дочь весьма уважаемого немецкого дипломата, может оказаться шпионкой.

Правда, она мне не нравилась, а её истеричность внушала отвращение, и я хотел как можно скорее избавиться от нее. Но считать Элизабет возможным агентом врага было совершенно немыслимо. Ее глупые вопросы можно объяснить скорее всего чисто женским любопытством. Так думал я, по крайней мере, в тот момент. Часа через два я совсем забыл об этом случае.

Через несколько дней я повез Элизабет на своей машине в город. Она хотела купить какие-то вещи. Когда мы подъехали к улице, на которой находятся лучшие магазины Анкары, Элизабет попросила меня сопровождать ее, пока она будет покупать себе белье. В городе был только один такой магазин. Мне не хотелось идти с ней, но Элизабет не умела говорить по-турецки, и нужно было помочь ей сделать покупки. Не желая обидеть её и помня, что через несколько дней она уедет, я пошел с ней.