Герви Аллен - Эдгар По

Все эти мысли были пока еще очень туманными и по-юношески незрелыми, но они уже начинали всерьез занимать молодого кадета, который, повинуясь зычным командам, вышагивал в коротком мундирчике и кивере по вест-пойнтскому плацу, учился брать ружье «на караул» и салютовать флагу, не символизировавшему для него ничего такого, что бы он действительно любил, и олицетворявшему очень многое, к чему он питал откровенную неприязнь. За свои труды он получал каждый день завтрак, обед, ужин и девяносто центов серебром. Тем не менее, как это ни странно, именно тогда обретала форму вдохновленная Кольриджем и другими романтиками его собственная теория поэзии. И, что еще более удивительно, он продолжал вопреки всему писать стихи. Взирая на постепенно меняющееся лицо мира, еще совсем недавно не знавшего машин, По не разделял блаженного ликования большинства современников по поводу происходящих перемен. В октябрьском номере журнала «Филадельфия кэскет» за 1830 год появляется в перепечатке из его первого сборника

Сонет к науке

Наука! Ты, дочь времени седого,Преобразить все сущее смогла,Зачем, как гриф, простерла ты суровоРассудочности серые крыла?Не назову ни мудрой, ни желаннойТу, что от барда в золоте светилСокрыла путь, лучами осиянный,Когда в эфире дерзко он парил.И кто низверг Диану с колесницы?Из-за кого, оставя кров лесной,Гамадриада в край иной стремится?Наяду разлучила ты с волной,С поляной — Эльфа, а с легендой — ПиндаМеня в мечтах под сенью тамаринда.[11]

Подходило к концу лето 1830 года, события которого решающим образом повлияли на отношения По с Джоном Алланом, разрушив все надежды, какие у него могли быть, на дальнейшее покровительство опекуна. Все письма По домой оставались без ответа. Мистер Аллан уехал летом на свою плантацию в окрестностях Ричмонда и приятно проводил время в ухаживаниях за избранницей своего сердца, жившей по соседству. Известие о таком обороте дел наверняка дошло до По через земляков-виргинцев, бывавших в Вест-Пойнте, и не могло его не взволновать, ибо происходящее самым непосредственным образом затрагивало его интересы. Появление законного наследника еще больше расшатало бы и без того весьма непрочное основание, на котором строились его расчеты на содействие и благосклонность опекуна в будущем.

5 октября 1830 года в Нью-Йорке Аллан сочетался вторым браком с мисс Паттерсон. На свадебную церемонию, состоявшуюся в доме родителей невесты, были приглашены Гэльты и другие ричмондскпе родственники и друзья. Счастливая пара вернулась жить в Ричмонд. В одном из писем По высказывает надежду, что Аллан навестит его в Вест-Пойнте, к другим кадетам довольно часто приезжали родственники, — однако тот меньше всего думал сейчас о свидании с воспитанником. Вторая жена полностью стерла из его памяти как приятные, так и тягостные воспоминания о первой. Перед свадьбой он покаялся нареченной в былых грехах и сумасбродствах, не утаив и их последствий; был, несмотря ни на что, прощен, и теперь, не желая ворошить прошлое или рисковать осложнениями в дальнейшем, зарекся даже произносить имя По. Ибо воспитанник его принадлежал всецело миру Фрэнсис Аллан, миру, который для доброго торговца, переживавшего сейчас вторую молодость, просто перестал существовать. Для его новой жены Эдгар По был не более чем безликим именем, которым звался сын каких-то актеров и никчемный рифмоплет, для самого Аллана — дурным воспоминанием.

В октябре батальон кадетов встал на зимние квартиры. По вместе с двумя товарищами занимал комнату в южном казарменном корпусе. Обстановка ее, как и других подобных помещении, отличалась спартанской простотой: три кровати, столько же стульев, общий стол и по шкафчику на каждого, где хранились предметы обмундирования и амуниции, — для них правилами было отведено строго определенное место. Отапливалась комната небольшим камином.

Номер, где жил По, очень скоро приобрел у начальства дурную репутацию, и те из кадетов, которые не желали слишком часто фигурировать в списках получивших взыскания нарушителей дисциплины, старались избегать общения с его обитателями. Из-под проворного пера одного из них то и дело выходили рифмованные сатиры и диатрибы на офицеров и преподавателей. Опусы эти были достаточно остроумны, чтобы не только забавлять, но и жалить.

Вместе с По квартировал молодой человек по фамилии Гибсон, которому, несмотря на то, что свои воспоминания он записал лишь много лет спустя, мы обязаны, очевидно, самым достоверным описанием «кадета По»: «В то время По, хотя было ему всего двадцать лет, выглядел гораздо старше своего возраста. Лицо его не покидало усталое, скучающее и недовольное выражение, надолго запоминавшееся тем, кто его близко знал. Всякая шутка на его счет легко приводила По в раздражение… Уже в самом начале своего недолгого пребывания в Вест-Пойнте он прославился поэтическим талантом; ежедневно из комнаты 28 появлялись стихи и эпиграммы на темы кадетской жизни, быстро распространявшиеся по всей академии…

Учебой По совершенно пренебрегал. Я сомневаюсь, чтобы он проштудировал хотя бы одну страницу из Лакруа, разве что иногда, уже в классе, пробежит глазами заданное место, пока отвечают товарищи по отделению. С первых же дней стало очевидно, что у него нет намерения заканчивать полный курс; он не успел еще пробыть в академии и недели, а преподаватели и кадеты старших классов уже записали его в «залетные пташки».

Из письма, написанного Эдгаром По опекуну накануне поступления в Вест-Пойнт, ясно, что он всецело полагался на свой армейский опыт и университетскую подготовку, рассчитывая пройти курс в академии за очень короткое время — всего за шесть месяцев. Однако, оказавшись в Вест-Пойнте, он вскоре понял, что из этого ничего не получится. И основное препятствие заключалось не в сложности программы, а скорее в самом ее построении. Эта ошибка в оценке своих возможностей и, как следствие, необходимость более длительного пребывания в академии, вместе с растущим отвращением к безотрадному кадетскому существованию и объясняют, наверное, выражение усталости и недовольства на лице По, о котором спустя тридцать лет вспоминал его товарищ. В армии По нашел способ избавиться от бремени солдатской муштры и выкраивал время на размышления и занятия сочинительством, подвизаясь по канцелярской части, что давало некоторые привилегии. Однако в ВестПойнте выскользнуть из железных тисков дисциплины не было никакой возможности, и молодой поэт оказался в положении галерного раба, прикованного к веслу, мучительная тяжесть которого с каждым взмахом становится все невыносимее. Мысль о том, что подобная жизнь будет его уделом до конца дней, не могла не приводить в отчаяние. Даже неожиданное продление вест-пойнтской интерлюдии показалось ему испытанием, которого он не в силах выдержать, и, как справедливо заключили его товарищи, По решил распрощаться с академией как можно скорее.