Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Наконец к утру мы куда-то прибыли и залегли на позиции с пулеметами. Наши коллеги из 2-й роты должны были спугнуть дичь и заставить ее податься в нашем направлении, а нам надо было подстрелить ее. Однако никакой дичи на нашем горизонте не появилось, и вечером — слава богу, еще засветло — мы тем же путем отправились обратно в лагерь с пустыми желудками. На душе у нас было так же пусто, а в голове крутился вопрос: какой во всем этом смысл?

На следующий день была развернута крупномасштабная операция с участием тридцати тысяч человек, которые должны были охватить плотным кольцом как можно большую территорию, а затем как следует прочесать ее. Попавшим в такое окружение почти не останется надежды на спасение, разве что им удастся проскользнуть через кордоны под покровом ночи. И это довольно часто им удается! Войска при таких масштабных операциях действуют, основываясь на донесениях разведывательных самолетов и вертолетов о перемещениях феллахов, а успех зависит в основном от оперативности, с которой эта информация используется.

В этот день горячка началась с утра. В считаные минуты небо над лагерем почернело от тучи вертолетов, которые подхватили нас и перенесли на один из горных хребтов. Там стоял сплошной гул и жужжание: вертушки пачками высыпали людей по всему склону. Разделившись на группы, люди поспешно разбегались в поисках подходящего укрытия, поскольку операция должна была вот-вот начаться. Мы обыскали все ближайшие долины, переворошили все кусты и перетрясли все деревья, но ни одного партизана не обнаружили. Куда, черт побери, попрятались эти ребята? Так ни с чем мы и потопали в лагерь, добравшись туда через три часа с отнимающимися ногами и разламывающимися под грузом спинами — мы тащили на себе оружие и боеприпасы, продовольствие и бутылки с водой, гранаты, лопатки, радиостанции и еще кучу всякого ненужного барахла. И ради чего все это, спрашивается?

А в лагере меня ждало письмо от Дженнифер. Она помолвлена с другим. Вот чем завершилось ее долгое молчание. Я почему-то предчувствовал это. Правду говорят, что неожиданная сильная боль в одном месте заставляет забыть о болячках, которые мучили тебя раньше. Я уже не чувствовал ни ног, ни спины — грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Как далеко я — и во времени, и в пространстве — от нормальной человеческой жизни! Наверное, в такие моменты человек меняется.

Проснувшись сегодня утром, обнаружили, что исчез Демар. Испарился бесследно. Его оружие и снаряжение как лежали, так и лежат рядом с койкой. Кто-то видел, как он выходил из палатки — очевидно, отлить — примерно в половине шестого, но обратно он так и не вернулся. Туалет находится в доброй сотне ярдов от лагеря, и все склоняются к мысли, что по пути его похитили арабы. Маловероятно, чтобы он дезертировал, — в палатке остались его сигареты. Заядлые курильщики так не поступают. Вчера Демар был в хорошей форме, что для него довольно необычно. Он замкнутый парень, и надо быть специалистом по чтению чужих мыслей, чтобы понять, что прячется за его непроницаемой маской.

Вечером отправляемся в очередной поход. Предполагается, что к утру мы дойдем до места, где прячутся феллахи, застигнем их врасплох и перестреляем их всех, пока они пьют кофе. Замысел из тех, что никогда не осуществляются.

Уже третьи сутки караулим партизан в кустах над пересечением двух горных троп. Все это время просидели не двигаясь, не считая коротких отлучек ползком в кусты по зову природы. Ночью сыро и холодно, так что просыпаешься в грязно-серых утренних сумерках с застывшей в сосудах кровью и затекшими конечностями. У меня кончаются сигареты. Сегодня утром нам доставили свежий паек — кофе, пиво и апельсины. Кажется, служба снабжения начинает исправляться.

Наши войска сжимают кольцо вокруг долины, а постоянный обстрел картечью по ночам не дает арабам покоя, заставляя непрерывно перемещаться. Рано или поздно они должны попасться в одну из наших ловушек. Наступает ночь.

Снова нас окружает темнота, и мы готовимся ночевать в кустах четвертый раз подряд. Пустили по кругу последнюю сигарету. Мы решили выставлять часовых, чтобы иметь возможность спокойно спать по очереди. Часовой дежурит в течение двух часов прямо на пересечении двух тропинок, затем его сменяют. За соблюдением очередности следит шеф де гар (начальник караула).

Только что узнал, что буду в карауле с одиннадцати вечера до часа ночи.

Мышеловка захлопнулась. Вскоре после полуночи я сидел в засаде, укрывшись за большим валуном у перекрестка, наслаждаясь ночной тишиной, как вдруг ее нарушил звук, который не мог быть не чем иным, как звяканьем оружия о камень. Звук раздался слева от меня, где тропа шла вверх, извиваясь среди густого кустарника. А вслед за этим я услышал, что по тропе крадутся люди.

Они направлялись в мою сторону. Я испугался, не дышу ли я слишком громко, и закрыл рот носовым платком. Видимость была никакой, да и валун, за которым я прятался, заслонял от меня тропу.

Люди двигались удивительно медленно, но все-таки постепенно приближались. Я надеялся только, что им не вздумается обойти камень позади меня и выстрелить мне в спину. Судя по доносившимся до меня звукам, их было человек пять. Стараясь унять дрожь, я тихо взвел курок автомата. Когда собираешься открыть стрельбу по пятерым врагам, которые вот-вот появятся из-за угла, поневоле вспотеешь, каким бы смельчаком ты ни был. При мысли, что у тебя кончатся патроны прежде, чем ты убьешь их всех, во рту становится сухо, а уж о том, что может произойти осечка, и думать не хочется. Единственная надежда на темноту и на то, что ты будешь целиться им в спину. Согласно инструкции, ты должен пропустить их и только после этого открыть огонь. Стрельба противнику в лицо рассматривается как преступное лихачество, а то и попытка самоубийства.

Они были уже ярдах в двадцати от меня, когда рядом со мной вдруг появился Пудолл, который решил проведать меня в качестве шеф де гар. Он был не из тех, с кем мне хотелось бы быть в одной компании в нормальных условиях, но сейчас меня устроил бы кто угодно. Он сразу понял, в чем дело, а может, еще раньше услышал крадущихся арабов. У Пудолла был с собой только пистолет, и он, наклонившись ко мне, взял мой автомат и тихонько постучал по гранатам, давая понять, что стрелять будет он, а моя задача — кидать гранаты. У меня было четыре своих, Пудолл вручил мне еще две. Хотелось бы, конечно, позвать на помощь и других наших товарищей, но малейшее наше движение спугнуло бы арабов и — поминай как звали. Оставалось только ждать.