Саймон Монтефиоре - Красный монарх: Сталин и война

Когда линия фронта приблизилась к Москве, Булганин по приказу Верховного приступил к формированию заградительных батальонов. Они должны были отлавливать трусов, паникеров и дезертиров. Всего за три дня арестованы 23 064 «дезертира». В 1941–1942 годах 994 000 военнослужащих были осуждены и 157 000 из них расстреляны. Только казненными красноармейцами можно было укомплектовать пятнадцать дивизий.

Лаврентий Берия не забывал и о «врагах народа», схваченных до войны. Он планомерно уничтожал их. 13 октября была расстреляна жена Поскребышева Бронка.

Отступая, сотрудники НКВД забрасывали гранатами тюрьмы или перевозили заключенных на восток. 3 октября Берия приказал расстрелять в Медведьевском лесу около Орла 157 высокопоставленных заключенных. Среди них была Каменева, сестра Льва Троцкого и жена Льва Каменева.

28 октября нарком внутренних дел распорядился казнить еще 25 человек. В этой группе расстрелянных находился Рычагов, бывший командующий советской авиацией, который дерзко возразил Сталину, сказав, что советские летчики летают на «летающих гробах».

4905 заключенных, ждавших в тюрьмах исполнения смертного приговора, были расстреляны в течение восьми дней.

Но по сравнению с 1937 годом репрессии оказались уже не такими эффективными. Страх перед наступающими немцами порой был сильнее страха перед НКВД. В Москве вспыхнули беспорядки. 14 октября горожане начали грабить продовольственные магазины и квартиры, хозяева которых уехали на восток. Столичные улицы заполнили беженцы. Их грабили шайки бандитов. Москва скрылась в дыме костров – это чиновники торопливо жгли документы.

Площадь перед Курским вокзалом была забита женщинами, детьми и стариками. Осень в том году выдалась на удивление холодная. Толпы людей покорно ждали, когда их пропустят. Тишину прерывал лишь детский плач. Сто солдат, сцепив руки, образовали живую цепь, чтобы сдерживать толпу на тот случай, если начнутся беспорядки.

Часть комиссариатов и семьи большинства чиновников были вывезены в Куйбышев. Опустевший Кремль искусно замаскировали. Он превратился в Потемкинскую деревню. На стены, выходящие на реку, были натянуты огромные брезенты с нарисованными на них рядами домов.

Берия, Маленков и Каганович, если верить сталинским охранникам, потеряли самообладание и не возражали против бегства горожан.

– Нас перестреляют, как куропаток, – заявил Лаврентий Павлович на одном из совещаний.

Он выступал за то, чтобы быстро эвакуировать Москву. Соратники советовали вождю уехать в Куйбышев. Берия вызвал в свой кабинет на Лубянке Судоплатова, главного специалиста по диверсиям. Они с Маленковым приказали срочно заминировать все важные объекты, начиная от метро и кончая стадионами.

В ночь на 15 октября Лаврентий Павлович собрал секретарей московских партийных организаций у себя в бомбоубежище, расположенном в подвале здания на улице Дзержинского, 2, и объявил, что связь с фронтом прервана. Нарком приказал немедленно эвакуировать всех, кто не способен защищать город, и раздать продовольствие горожанам. На фабриках и заводах начались бунты. Рабочие не могли попасть на работу, потому что цеха были заминированы.

В то время как партийные руководители готовились к эвакуации, Сталин сохранял полное спокойствие и никому не рассказывал о своих планах. Когда бомбежки Москвы усиливались, он поднимался на стеклянную дачу в Кунцеве и наблюдал за воздушными боями. Однажды в саду дачи упала шрапнель. Николай Власик принес еще теплые куски металла.

Как-то вечером Василий Сталин приехал на дачу навестить отца. Над домом пролетел немецкий самолет, но охрана не стреляла – нельзя было привлекать внимание противника к сталинской резиденции.

– Трусы! – закричал Василий.

Он выхватил пистолет и начал стрелять в небо.

Сталин вышел во двор и спросил:

– Он попал во что-нибудь?

– Нет, – ответил кто-то из охранников.

– Победитель соревнований ворошиловских стрелков, – сухо произнес вождь и скрылся в доме.

Напряжение сказывалось, конечно, и на генсеке. Окружающие поражались, как он постарел в те осенние дни. Сейчас это был сгорбившийся пожилой мужчина с усталым лицом. Его глаза потеряли былую энергию, в голосе уже не чувствовалось прежней уверенности. Хрущев, увидев этот «мешок с костями», не на шутку испугался.

Как-то Андреев прогуливался с дочерью Наташей по заснеженному Кремлю. Неожиданно они встретили Сталина, который в одиночестве бродил вдоль стен. Одет он был не по погоде. Его лицо посинело от мороза. Вождь забыл перчатки и прятал озябшие руки в карманы шинели.

В редкие свободные минуты генсек по-прежнему читал исторические книги. В эти дни он написал на биографии Ивана Грозного: «Мы победим!» Его настроения колебались между спартанской мужественностью и истерическими припадками. Конев был поражен, когда Сталин позвонил ему и начал кричать:

– Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин уважаемый человек! Его единственная ошибка заключается в том, что он слишком доверял кавалеристам.

Иосифа Виссарионовича постоянно терроризировали информацией о гитлеровских парашютистах, которые якобы высаживаются в центре Москвы.

– Парашютисты? Сколько? Рота? – сердито крикнул он в трубку телефон в присутствии одного из генералов, пришедшего с докладом. – И кто их видел? Вы их видели? И где они приземлились? Вы сошли с ума… Говорю вам, я в это не верю. В следующий раз вы расскажете мне, что они приземлились у вас в кабинете! – Он бросил трубку и пожаловался: – Уже несколько часов терзают меня воплями о немецких парашютистах. Не дают мне работать. Болтуны!

Подчиненные начали готовить эвакуацию Сталина, даже не согласовав с ним этот вопрос. Саперы заминировали дачи. На замаскированном вокзале день и ночь стоял под парами специальный поезд. На него погрузили любимую библиотеку вождя и другие личные вещи. В состоянии пятиминутной готовности находились и четыре американских самолета «Дуглас DC-3».

Вечером 15 октября Сталин приказал отвезти его в Кунцево. Вождя не остановили слова Поскребышева, что дача закрыта и заминирована. Комендант сказал, что дом закрыт, но Иосиф Виссарионович потребовал через два-три часа разминировать дачу и затопить печь в маленьком доме.

– Я буду там работать, – сообщил он.

На следующее утро генсек вернулся в Кремль раньше обычного. По дороге к Красной площади этот фанатичный приверженец дисциплины и порядка с изумлением смотрел на толпы людей, штурмующих магазины. Охранники утверждали, что он приказал водителю остановиться на Смоленской площади. Его тут же окружила толпа и забросала вопросами. Больше всего москвичей интересовало, когда Красная армия остановит врага.