Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел
Ближе к окончанию учебы те, кто еще продолжал пребывать в комсомоле, были обязаны подать заявление с просьбой принять их в кандидаты в члены партии. Согласно Уставу партии, для вступления в кандидаты необходимо заручиться тремя рекомендациями: одной от комсомольской организации и двумя — от членов партии, знающих данного человека не менее года. Найти рекомендателей было практически невозможно, потому что курсанты познакомились друг с другом лишь в августе. Таким образом, правила приема в кандидаты приходилось слегка нарушать. Что касалось меня, то двумя рекомендациями от коммунистов с партийным стажем в лице Феликса и Юрия я был обеспечен. Третью, комсомольскую рекомендацию, я получил от одного парня, который пока еще состоял в комсомоле. Так, в июне 1963 года я стал кандидатом в члены КПСС. С этого момента я в казну партии должен был платить членские взносы в размере полутора процентов получаемого мною жалованья, а в случае, если оно превышало сумму минимальной по стране зарплаты, то уже больший процент (год спустя трое сотрудников КГБ дали мне рекомендации и я стал полноценным коммунистом).
Вступления в партию любой советский гражданин, работавший в государственном учреждении, просто не мог избежать, но к шестидесятым годам принадлежность к партии уже не рассматривалась как свидетельство преданности и идеологической устойчивости ее членов. Ранее в партию вступали осознанно, по зову сердца, однако уже в двадцатых годах звание коммуниста стало постепенно утрачивать свое былое значение — большинство становились коммунистами автоматически. Это превратилось в обыкновенную, рутинную процедуру, сродни приходу на службу в девять ноль-ноль, раскладыванию по ящикам деловых бумаг и запиранию рабочих столов по окончании трудового дня. Короче говоря, эмоциональная составляющая процедуры вступления и членства в партии навсегда исчезла. На партийных собраниях слушали идеологически выдержанные доклады выступающих, но присутствующие в зале отлично понимали, что все это — пустая болтовня, оставались равнодушными к тому, что говорилось с трибуны. А что поделать, раз уж так заведено в нашей стране? Я вступил в партию, не испытывая угрызений совести — считал, что никого не обманываю, себя-то уж точно. Если хотел работать в разведке, выезжать за границу и получать от жизни удовольствие, то надо делать то, что от тебя требовалось.
Представления о моральных качествах человека в партии и в КГБ оставались весьма консервативными. Курсанты не должны были вести беспорядочную половую жизнь или заводить себе сомнительных знакомых: если кто-то из нас нарушал эти правила, то нам надлежало немедленно сообщать об этом руководству школы.
С другой стороны, наше начальство знало, что большинство неженатых парней всерьез подумывают о женитьбе, и благосклонно к этому относилось, советуя «искать подруг жизни». О гомосексуализме на официальном уровне разговор не заходил. В разведке эту тему полностью игнорировали, и проблемы с мужеложством в школе вроде бы не возникали. Другое дело во Втором главном управлении, где это слово было у всех на слуху — там специально прибегали к услугам молодых гомосексуалистов, подсылали их к приезжим иностранцам с целью шантажа и последующей вербовки. Если об интимных связях между мужчинами и возникал разговор, то это воспринималось всеми как очередной анекдот, не имеющий отношения к реальной жизни.
В школе мысли о сексе нашей маленькой языковой группы провоцировал сам вид Надежды Александровны, преподавательницы, обучавшей нас шведскому. Это была пухленькая, с красивыми голубыми глазами женщина лет сорока, чей муж, как я полагаю, некоторое время работал в Швеции. Там она выучила язык, хотя и весьма поверхностно. Говорила Надежда Александровна на шведском плохо, точно так же его нам и преподавала, но благодаря тому, что нас в группе было всего трое, мы в изучении языка, тем не менее, преуспели.
Когда дело дошло до чтения шведских романов, которые она приносила на занятия, то мы очень скоро заметили, что все они с сильным эротическим подтекстом. Судя по всему, книги эти были изданы на волне сексуальной революции, захлестнувшей тогда Скандинавию, и преподавательница с явным удовольствием обсуждала с нами их содержание. Спустя некоторое время Феликс заметил: — «Ребята, кажется, наша Надежда Александровна помешана на сексе. Через несколько дней вернулся к этой теме, заявив: «Судя по всему, супруг Надежды Александровны не устраивает ее как мужчина».
А еще позже вынес свое умозаключение:
— Друзья мои, подозреваю, что наша дорогая преподавательница с одним из нас не прочь установить более близкие отношения.
— Ну, Феликс, тебе и карты в руки, — сказал я. — Парень ты видный, здоровьем не обижен. Вот и займись ею.
— Нет-нет, — со вздохом ответил он. — Она хороша, но я человек женатый и люблю свою жену.
Тогда мы с Феликсом предложили попытать счастья Юрию, но тот, несмотря на свой неказистый вид, которым он был обязан нелепой стрижке, оказался морально стойким и любящим супругом. И тогда Феликс обратился ко мне:
— А как ты, Олег? Ты наша последняя надежда.
Да, в браке я не состоял, но, несмотря на свои двадцать два года, был застенчив и не представлял, как вести себя с женщиной, которой уже под сорок. Так что, несомненно к глубокому сожалению Надежды Александровны, ее очевидные намеки не нашли у нас отклика.
Между тем наступил февраль, а с ним и праздник — День Советской Армии 23 февраля. Именно в тот день в 1918 году и была создана Красная Армия. По этому поводу было принято делать мужчинам подарки, и Надежда Александровна приготовила нам подарки.
Нам бы, конечно, следовало их с благодарностью принять, придав этому действу шутливый характер, но мы были смущены ее вниманием и от подарков отказались. Наш отказ Надежда Александровна восприняла как личное оскорбление и очень на нас обиделась. Через две недели подоспел Международный женский день 8 марта, когда уже мужчины одаривают женщин. Мы загодя приготовили Надежде Александровне подарок и торжественно преподнесли его ей, но она отказалась его принять, мотивируя это тем, что мы ее подарки отвергли, И сколько мы ее ни увещевали, всячески изъявляя свое глубокое уважение и почтение, она оставалась непреклонной. Теплые, дружеские отношения, установившиеся между нами с самого начала, испортились, сменившись напряженностью. Очевидно, эту женщину волновали три сидевших перед ней молодых парня, по крайней мере с одним из которых она надеялась завязать любовную интрижку. Мы, в свою очередь, находили весьма интригующей сексуальную озабоченность нашей преподавательницы — во всяком случае, книги, которые она использовала в качестве учебного пособия, придавали нашим занятиям особую прелесть.
