Рудольф Баландин - 100 великих оригиналов и чудаков

Роберт Бёрнс

Роберт Бёрнс (1759–1796) — шотландский поэт, судьба которого была тяжела. Сын мелкого шотландского фермера, постаравшегося дать сыну неплохое образование, Роберт рано испытал тяготы подневольного труда в поле, на фабрике. Здоровье его было подорвано. В последние годы он работал акцизным чиновником. Умер он в 37 лет.

Говорят, однажды Роберт Бёрнс был свидетелем такой сценки. Тонувшего в реке местного богача спас батрак. Чтобы отблагодарить спасителя, богач дал ему медный грош.

— Не удивляйся, — сказал поэт батраку, — он ведь знает себе цену.

Знаменит Бёрнс прежде всего проникновенными лирическими и страстными вольнолюбивыми стихами. Но есть у него и замечательные эпиграммы и эпитафии. Вот некоторые примеры (перевод С. Маршака):

Здесь я покоюсь, Джимми Хогг.Авось грехи простит мне бог,Как я бы сделал, будь я бог,А он — покойный Джимми Хогг!

Эпитафия Вильяму Грэхему, эсквайру

Склонясь у гробового входа,— О Смерть! — воскликнула природа, —Когда удастся мне опятьТакого олуха создать!

(Но, как известно, возможности природы велики, и после Вильяма Грэхема в разных странах сотворила она избыточно много болванов.)

А вот как припечатал Бёрнс пройдоху духовного звания:

Нет, у него не лживый взгляд,Его глаза не лгут.Они правдиво говорят,Что их владелец — плут.

Вопреки расхожему мнению, будто в аду грешники бездельничают, Бёрнс высказал гипотезу: тем, кому при жизни своя работа казалась адовой, не следует ждать поблажки и в мире ином:

В кромешный ад сегодня взятТот, кто учил детей.Он будет там из чертенятВоспитывать чертей.

У нас в России тоже не было недостатка в желающих и умеющих сочинять остроумные надгробные надписи.

Д. И. Хвостов

После катастрофического наводнения на Неве 1824 года, затопившего значительную часть Петербурга и причинившего множество бед, граф Дмитрий Иванович Хвостов опубликовал «Послание о наводнении Петрополя…». Оно было смехотворное. Об этом можно судить по такому описанию:

По стогнам валялось много крав.Кои лежали там ноги кверху вздрав.

Вскоре последовал ответ Александра Измайлова:

Господь послал на Питер воду,А граф тотчас скропал нам оду.Пословица недаром говорит:Беда беду родит.

Манеру изъясняться в стихотворной форме, свойственную Хвостову, достаточно точно передаёт пародия неизвестного автора второго десятилетия XIX века — в виде подписи к его портрету (а свои портреты граф очень любил и по мере своих сил распространял):

Се — росска Флакка зрак! Се тот, что, как и онВыспрь быстро, как птиц царь, вспарил на Геликон!Се — лик од, притч творца, муз чтителя Хаврова,Кой после упестрил российска красна слова!

Неутомимому графоману Хвостову суждено было стать оселком, на котором оттачивали своё остроумие юмористы.

Внешность он имел непритязательную, а потому, несмотря на немалое богатство, долго не мог обзавестись знатной невестой. Получил согласие от княжны Горчаковой, племянницы князя Александра Суворова. Екатерина II пожаловала ему чин камер-юнкера пятого класса. Кто-то по этому поводу высказал своё недоумение императрице, на что она ответила:

— Что мне делать, я ни в чём не могу отказать Суворову. Если бы он того пожелал, я бы этого человека сделала фрейлиной.

Как-то Хвостов высказался о себе: «Суворов мне родня, и я стихи пишу». На что Д. Н. Блудов — литератор, министр внутренних дел, а позже президент Академии наук — заметил:

— Полная биография в нескольких словах. Тут в одном стихе всё, чем он гордиться может и стыдиться должен.

Редким сочетанием качеств обладал Хвостов: полным отсутствием поэтического дара и чувства поэзии при необоримом желании сочинять да ещё издавать свои стихи. Эти произведения не прославили, а ославили автора, на что он внимания не обращал.

Лишь один человек был в восторге от его произведений: книгопродавец Иван Сленин. Он получал от графа денег на издание гораздо больше требуемых. А затем ему же поручалось скупать за счёт хозяина все оставшиеся в книжных лавках экземпляры. Сленин их не сжигал, а по недорогой цене за пуд продавал малярам на оклейку стен.

Зимой 1820 года проживал в Петербурге вологодский помещик Павел Межаков. Кропал он стихи с упоминанием луны, лазоревых очей и утраченных наслаждений юности. Он постоянно приглашал на вечера и ужины литературных корифеев столицы, которые у него ели, пили и читали свои произведения. На один из этих литературных вечеров явился граф Хвостов с пуком стихов и со своими чтецами.

На его несчастье явился и стихотворец Милонов, отличавшийся пристрастием к спиртным напиткам. Он уже был навеселе, потребовал себе стакан воды, но вместо неё выпил залпом две рюмки водки, делая вид, что совершил ошибку. За столом уселся против графа и начал неумеренно восхвалять добродетели сиятельного пиита, сравнивая его с великими людьми Древнего мира. Милонов заявлял, что готов стреляться с тем, кто дерзнёт оспорить это мнение.

Сконфуженный Хвостов отвечал, что не любит похвал в свой адрес, сильно смущён и вынужден краснеть.

— Ну, так я удовлетворю скромности Вашего Сиятельства, — воскликнул пьяный стихотворец, — и заставлю вас побледнеть!

И Милонов принялся на чём свет стоит поносить его стихотворения. Он наизусть приводил цитаты и едко их осмеивал с прибавкою множества совершенно непечатных выражений. Хозяин не знал, куда ему деться, был в отчаянии и остался очень доволен, когда граф, ссылаясь на позднюю пору и головную боль, уехал до окончания ужина.

Подобные происшествия не охлаждали писательский пыл Хвостова. Читали его творения в основном пародисты и эпиграммисты, которым он поставлял прекрасные образцы для высмеивания. А он стремился при любой возможности читать свои стихи слушателям.

Летом 1822 года И. А. Крылов, которого друзья называли Соловьём, со своим товарищем снимал дачу недалеко от города. К ним почти каждый вечер собирались литераторы, преимущественно масоны разных лож, тогда ещё существовавших открыто. Угощались в складчину, читали свои сочинения.

Граф Дмитрий Иванович, пронюхав об этих сборищах, где читали свои произведения, настрочил огромную оду под заглавием «Певцу-Соловью» и поехал на эту дачу. Его пустили в залу собрания после того, как он объявил о своём желании быть членом общества и внёс вступительный взнос — 25 рублей. (Следует обратить внимание на то, как порой становились масонами, чтобы не придавать слишком большого значения этим тайным, но по большей части не очень-то серьёзным обществам.)