Анатоль Костенко - ЛЕСЯ УКРАИНКА

Приближался юбилей Драгоманова — тридцатилетие его общественно-политической и научной деятельности. Леся в какой-то мере выполняла секретарские обязанности юбиляра.

16 декабря 1894 года во Львове состоялось торжественное собрание, посвященное этой дате. В многочисленных поздравлениях из Лондона, Женевы, Парижа, от ученых России, а также поляков, чехов, сербов и других славянских народов подчеркивалось, что Драгоманов, как ученый и деятель освободительного движения, принадлежит не только Украине.

Юбиляр не присутствовал на собрании, не сидел на почетном месте…

Через две недели, когда Драгоманов начал понемногу выздоравливать, были получены юбилейные материалы, и все семейство собралось в кабинете. Леся зачитывала поздравления, которые были оглашены на торжественном собрании во Львове. Драгоманов, верный своей давнишней привычке, время от времени иронизировал, шутил, когда раздавались особенно громкие похвалы. Однако всем было приятно услышать слово крестьянина Стефана Новаковского: «Михаил Драгоманов, — говорил он, — сейчас в Софии, в Болгарии и учит нас бороться и работать. Так вот, от имени крестьян я вношу предложение послать ему такую телеграмму: «Отец родной, просветитель наш, ты свор судьбу, свою жизнь, свое здоровье посвятил темному рабочему люду, чтобы просветить его светом правдивой науки… Прими благодарность за тридцатилетний труд от нас, русских хлопов, собравшихся со всей Галиции на русском вече во Львове. За правду, за свободу, которую ты отстаиваешь, будем стоять насмерть. Желаем тебе долгой жизни, чтобы ты мог нас своим мудрым советом просвещать, помогать нам сбросить оковы рабства, теснящие и хлебороба, и рабочего, и устроить справедливый строй на земле».

Кроме телеграмм и писем, впоследствии пришло немало подарков из Украины и Галиции: альбомы, вышитые рушники, скатерти, резные деревянные тарелки, художественные гончарные изделия и другие вещи. Михаил Петрович посмотрел на все это, на мгновение задумался, а потом, словно сам себе, тихо молвил:

— Похороны мои справляют…

Однако очень обрадовался, обнаружив среди подарков ценное издание на английском языке — «Английские и шотландские баллады», — о нем он давно мечтал. Только приобрести не мог — книга стоила 200 франков.

КОНЧИНА ДРАГОМАНОВА

Весеннее половодье унесло зиму, а вместе с нею еще один год Лесиной молодости. Приходила зрелость, мужала и крепла мысль. Прожитый в Болгарии год закалил ее волю. Не случайно Леся писала своему другу Павлыку, что теперь, наверное, навеки отвыкнет жаловаться на свою судьбу и никогда больше не будет раскисать: «Прошедшая зима повернула что-то в моем характере». В другом письме ему же Леся уточняет мысль:

«Верю в наше дело, в то, что оно будет существовать и расти, в нем есть великое зерно жизни. Я все-таки немного оптимистка или скорее прогрессистка и думаю, что мир идет не к худшему, а к лучшему. Только хотя бы он скорее шел, а то ведь столько сил и людей понапрасну гибнет. А у нас, на Украине, еще много должно погибнуть зря (или только кажется, что зря?), пока что-нибудь порядочное получится. И я, и мои товарищи, вероятно, обречены на напрасную гибель, пусть, лишь бы из этого кому-нибудь польза была…»

Эти мысли, по-видимому, были навеяны последними событиями в России. Новый царь — Николай II — в тронной речи в январе 1895 года заявил о себе, как о решительном ревнителе «твердого режима». Его слова — «оставьте бессмысленные мечтания» — недвусмысленно указывали на то, что царизм будет открыто подавлять малейшие проявления освободительного движения.

Леся никогда не питала иллюзий по отношению к самодержавию, поэтому и от «нового господина», по ее выражению, не ждала «хороших подарков». Однако усиление реакции опечалило: ведь борьба в таких условиях усложняется, требует еще больших жертв.

Такие настроения владели Лесей в начале ее второго болгарского лета.

В доме Драгомановых по-прежнему собирались прогрессивные болгарские ученые, литераторы, эмигранты из Украины. Вот и сегодня заглянул старый знакомый Драгоманова Дебогорий-Мокриевич.[27]

Михаил Петрович поправился, возобновил чтение лекций в университете и выглядел лучше. Увидев гостя, оживился и даже, казалось, помолодел. Пока рассматривали принесенную Дебогорием-Мокриевичем новенькую книгу, изданную в Женеве, пришел Иван Шишманов, болгарский ученый, зять Драгоманова, и писатель Алеко Константинов, с которым Леся была знакома.

После чаепития и воспоминаний о прошлом речь зашла об украинско-галицийских делах. Драгоманов говорил о том, что близится эпоха больших общественных катаклизмов, эпоха социальных переворотов. Жаль только, что скорее всего ему не придется в них участвовать…

— Это уже дело нового поколения и его писателей в том числе, верно, Леся?

— Да, но вам-то рановато складывать оружие…

— Видишь ли, Леся, пути расходятся. Вернее, уже разошлись. История покажет, на чьей стороне правда. Может, на вашей. Может, мы и вправду отстали. Трудно отказываться от идей, которым отдали жизнь. Но невозможно и не признать, что мы обанкротились. Не так ли, Владимир Карпович? — Драгоманов обратился к Дебогорию-Мокриевичу.

— Может, и так. Только кто убедит нас, что на смену пришли люди с более светлой головой, люди, способные к успешной практической деятельности? Где она, эта сила, которой предстоит разрушить русскую или австрийскую Бастилию, смести с лица земли самодержавие?

Этот вопрос я не могу полностью адресовать вам, Лариса Петровна, и не из-за того, что вы женщина, а потому, что вы поэтесса, а не политический деятель. Вы пишете хорошие, нет — прекрасные вещи, ваш сборник «На крыльях песен» и поэма «Роберт Брюс, король шотландский», которую я только что прочел, достойны целого батальона инсургентов…

— Тогда скажите, пожалуйста, кого вы имеете в виду? — спросила Леся.

— Тех молодых, которые группируются в многочисленных кружках, дискутируют на своих собраниях, выдвигают «грандиозные» платформы, о которых много говорят, на самом же деле ни их, ни подвигов, ими свершенных, никто не видел. Где они? Где ваши побратимы, Лариса Петровна? Пусть они отзовутся и докажут, что они живут, мыслят и, главное, действуют.

Владимир Карпович умолк. Молчала, потупившись, и Леся, ей и впрямь нечего было возразить. Разговор продолжался, а она сидела неподвижно и вспоминала долгие вечера и ночи, проведенные в нескончаемых спорах с товарищами. Мечты, стремления, идеи! И политическая свобода, и образование народа… Все казалось таким простым и осуществимым. Надо только всем вместе взяться за дело… Неужто это были одни лишь слова?