Глеб Голубев - Улугбек

Недаром дали ей такое имя: «Дьявол». Поистине есть в ее повадках что-то дьявольское...

Насколько все это оказывалось интереснее мнимых откровений астрологов:

— Суббота — день звезды Зухаль. Горе тому году, который начнется с субботы! Наступит великая скудность земли и неба, голод станет следовать за войной, а за голодом — болезни. Жители Сирии и Египта будут в этот год стонать под игом своих правителей.

Загадка звезды Эль-Гуль будет еще несколько веков мучить ученых. Постепенно астрономы подметят, что она меняет свой блеск с удивительной постоянностью: точно через каждые два дня двадцать часов и сорок девять минут. И это покажется еще непонятнее, пока уже в наше время астрономы не догадаются, что Эль-Гуль вовсе не одна звезда, а целых две, вращающиеся вокруг друг дружки. Одна из них гораздо ярче другой, и, когда она заслоняет свою спутницу, нам кажется, будто звезда изменила свой блеск.

Но у Улугбека нет ни наших телескопов, ни спектрографов, ни фотоэлементов. И для него Эль-Гуль так и останется таинственной «звездой Дьявола»...

Ночь шла над Самаркандом, и звезды медленно описывали величавый круг над головой Улугбека. И только одна звезда вечно оставалась неподвижной, словно ось этой звездной карусели. Туркмены так и прозвали ее «Железным гвоздем», вбитым в небо. А мы теперь называем Полярной звездой.

Созвездие, которое мы называем Большой Медведицей, напоминало Улугбеку своим строением похоронную процессию: четыре звезды ковша — это колеса повозки, а звездочки его ручки — упряжка из двух лошадей со всадником на одной из них и бредущий впереди Бенетнаш — «предводитель плакальщиков». Такие имена и дали арабы этим звездам.

Улугбек чувствовал, как уходят силы в трудах, занимавших и ночи и дни, и поэтому особенно спешил передать свои знания ученикам. Он хорошо понимал, что без них ему никогда не закончить задуманных трудов.

И ему повезло. Ученики оказались понятливыми и вырастали быстро. Особенно талантливым был Али-Кушчи. Сначала Улугбек временами опасался, не увлекается ли его сокольничий астрономией только для виду, чтобы угодить своему правителю. Но, к его великой радости, это оказалось не так. Али-Кушчи был совершенно искренен в своем увлечении наукой. Он не хуже Улугбека изучил все инструменты, самостоятельно проводил наблюдения и даже начал писать весьма сложный трактат «О решении лунообразной фигуры». Улугбек так полюбил его, что называл своим сыном.

Оставил себе наследника в науке и покойный Казы-заде. Его юный внук Махмуд тоже стал учеником Улугбека и подавал большие надежды. Им суждено было блистательно оправдаться: мальчик вырастет, станет продолжать труды Улугбека и прославится в ученом мире под именем Мериема Челеби.

Улугбек и его ученики день за днем и ночь за ночью вели наблюдения, вновь и вновь проверяя их; в тиши своих худжр заполняли рукописи бесконечными шеренгами формул и сложных расчетов, а потом собирались все вместе в просторном главном зале, где мерцали на стенах мозаичные картины небесных сфер, и вели долгие беседы и споры о тайнах звезд.

И беседовали они не только о далеких звездах. Научные занятия не могли не вызвать у них критического интереса и ко многим иным проблемам.

Астрология мирно уживалась с религией. Они помогали друг другу держать людей на коленях перед небесами. Но астрономия всегда, на протяжении всей истории человечества, подтачивала, сотрясала те опоры, на которых покоились небеса. Чем глубже проникали ученые в тайны неба, тем меньше там оставалось местечка, где еще мог бы прятаться бог.

Так было и с Улугбеком. Научные занятия постепенно подрывали в нем религиозность. В эти годы среди приближенных Улугбека появляются философы и вольнодумцы.

Среди тех, кого слишком старательные доносчики изображали замешанными в покушении на Шахруха, оказался шейх Касим-и Анвар. Он был весьма уважаемым в Герате человеком, и это начало задевать властолюбивую Гаухар-Шад. Воспользовавшись тем, что покушавшийся на правителя был вхож в дом шейха, она решила разделаться с Касим-и Анваром. Напрасно тот вполне резонно говорил, что в его доме побывал за долгие годы не только преступник, но и весь Герат. Казнить Касим-и Анвара не решились, опасаясь, как бы это не вызвало волнений, но из города его изгнали.

Шейх нашел прибежище в Самарканде. Вскоре Улугбек так сблизился с ним, что даже называл себя его мюридом, не боясь того, какой гнев это вызовет в Герате.

Жаль, что мы не знаем больше ничего достоверного об этой дружбе и о тех беседах, которые вел Улугбек с шейхом.

Касим-и Анвар был, видимо, интереснейшим человеком. В молодости на своей родине, в Азербайджане, он сблизился с хуруфитами, которых мусульманская церковь преследовала как злейших еретиков. Не изменил он свободомыслия и в поздние годы. Поэт Джами, учившийся недолгое время в медресе Улугбека, говорил:

— И сам шейх и его ученики, которых я часто видел и слышал, производили впечатление отступников от ислама и ни во что не ставили шариат.

Очень любопытное свидетельство, если вспомнить, что ведь одним из последователей шейха-безбожника был и Улугбек.

Так они спорили, трудились и познавали пути звезд, а на земле между тем жизнь шла своим чередом.

В своем доме за высоким дувалом на тенистой улице пригородного квартала Кафшир тихо и скромно жил Хаджа Ахрар. Во дворе у него вечно толпились дервиши в остроконечных шапках, важные суфии вели в тени на берегу арыка долгие проникновенные беседы. Каждый мечтал побеседовать с самим хаджой. Но он принимал в своих покоях далеко не каждого. И все-таки никто не уходил из этого дома обиженным. Тыквенные чашки дервишей, в которые они собирали подаяние, всегда наполнялись вкусной горячей похлебкой. Суфии уносили в кожаных мешочках щедрые суммы на переписку богоугодных книг. Не скупился Хаджа Ахрар и на богатые даяния для мечетей, мазаров «святых», сирым и убогим. Люди славили хаджу за такую доброту и дивились его щедрости. Они даже жалели его: ведь раздавая так много другим, хаджа сам скоро станет нищим.

Мало кто знал, что небольшой домик на тихой окраинной улице — лишь самое скромное и ничтожное из земных владений Хаджи Ахрара. В разных уголках страны у него были богатейшие поместья, где тысячи людей гнули спины и поливали своим потом поля, приумножая богатства «святого человека». Владения хитрого хаджи росли с каждым годом. Один кусок земли для него перекупят у какого-нибудь дехканина, попавшего в беду, ловкие управляющие. Другое поместье пожертвует какой-нибудь вельможа, растроганный поучениями хаджи и святостью его жизни. А из грошей складываются миллионы. К концу своей «праведной» жизни Хаджа Ахрар накопит таким образом тысячу триста земельных владений! Некоторые из них были так велики и обширны, что достигали площади в несколько тысяч джуфтигау каждое. А один джуфтигау равнялся количеству земли, которое может обработать крестьянин с парой быков за целый сезон. Хаджа Ахрар станет подлинным хозяином всего Мавераннахра.