Александр Стесин - Вернись и возьми

Недавно, уже в Нью-Йорке, я вспомнил ту пустующую пятиэтажку на берегу Нигера, когда попал в квартиру соседа по лестничной клетке. Сосед, выходец из Гвинеи (не путать с Экваториальной Гвинеей и Гвинеей-Бисау), — не рыболов и не скотовод, а преуспевающий нейрохирург, смолоду живущий в Соединенных Штатах. Тем не менее, пройдя в гостиную, я увидел все тот же пещерный быт: несколько подстилок на полу и полное отсутствие мебели. Единственным предметом интерьера был антикварный стул, видимо, оставшийся от предыдущих жильцов. За стулом я и пришел, поскольку ожидал в тот вечер гостей и, как всегда, в последнюю минуту обнаружил нехватку сидячих мест. «Бери, конечно», — пробормотал мой сосед и стал растерянно водить глазами в поисках означенного стула, чье одинокое присутствие нельзя было не заметить. Доморощенный собиратель народных мудростей, я вспомнил изречение, которое не раз слышал от ганцев: «если у человека отнять все, к чему привыкли его глаза, он перестанет видеть». Хотя тут было скорее наоборот.

9. Тимбукту

Пока неутомимый Бала возился с автомобилем, перевязывая разлетевшуюся ось баобабовым тросом, мы слонялись по поселку Бамбара, единственному населенному пункту в радиусе ста километров от Тимбукту. Саманные жилища сбились здесь в небольшие группы; каждая группа стояла тесным кругом, как будто собираясь потолковать о чем-то не касающемся посторонних. К одной из сгрудившихся хижин была прикреплена дощечка с надписью «Отель». Быстро смерив нас оценивающим взглядом, хозяин хижины залучился гостеприимством: «Вам повезло, мсье, в нашем отеле имеется свободный номер». Номер оказался земляным гротом, в глубине которого покоилась присыпанная песком циновка, а рядом — холодильник, установленный, видимо, в качестве декорации: об электричестве в поселке и не слыхали. Над входом было выцарапано «Комната № 1».

— Нельзя ли взглянуть на комнату № 2?

— Извините, мсье, но ее еще не построили. Может быть, вы хотели бы посидеть во дворике? У нас есть фанта. Хотите? Эй, Муса! Ибраима! Живо!

Голопузые Ибраима и Муса принесли теплую фанту, и мы провели остаток дня за игрой в пробки, равно увлекательной для африканской детворы и бывших советских школьников. Адама поминутно отлучался справиться о починке и наконец появился в сопровождении Балы. «Триумф!» — объявил Адама. Колдун-триумфатор скромно улыбался; на нем была туристическая футболка с торжественной надписью «I have been to Timbuktu and back».

Для англичан и французов «Тимбукту» — слово-идиома, квазитопоним, эквивалентный русскому «Тьмутаракань». Тридевятое царство у черта на куличках. Край света, куда русский пастух Макар, в отличие от пастухов фульбе, никогда не гонял телят; где теряются следы средневековых экспедиций Льва Африканского. Хроники XVIII века упоминают первопроходца из Англии, потратившего полжизни на путешествие и казненного туарегами всего через несколько дней после прибытия в этот город, чье название в переводе с языка тамашек означает «место встречи у старушечьего колодца в дюнах».

Первым европейцем, вернувшимся из Тимбукту, стал француз Рене Кайе, предусмотрительно изучивший Коран и принявший мусульманскую веру, дабы избежать незавидной участи английского предшественника. Это было в 1828 году. Но еще раньше, за пять столетий до европейцев, в Тимбукту побывал магрибинец Ибн Баттута, автор первого малийского травелога.

«В сих диких местах, — писал магрибинец, — люд питается трупами собак и ослов, жены ходят нагими, посыпая тело песком и пеплом, а гриоты перекрикивают друг друга и не проявляют должного почтения к своему государю. Однако же есть у них и достоинства, и вот главное: честность. Путнику не надобно страшиться ни воров, ни грабителей, и случись чужестранцу умереть в этом городе, и буде даже он приговорен к смертной казни, скарб его оставят в целости и будут хранить, доколе не прибудут забрать его ближние. Ибо негры ненавидят несправедливость более, чем всякий другой народ… Когда же повстречал я здесь юношу в оковах и вопросил, не убийца ли, благоверные ответствовали, что отрок сей закован лишь затем, чтобы усерднее учил Коран…»

Визит Ибн Баттуты пришелся на период расцвета: в XIV–XV веках Тимбукту по праву считался цитаделью знаний. В университете, состоявшем из трех медресе, обучалось двадцать пять тысяч талибов[131]; в громадной городской библиотеке хранились тысячи манускриптов. Эта библиотека существует до сих пор: средневековые трактаты по философии, астрономии, юриспруденции, химии и медицине лежат на полках в свободном доступе. Каждый посетитель волен листать драгоценные страницы, рассыпающиеся от одного дуновения. Что же касается педагогических методов, столь поразивших арабского путешественника XIV века, любовь к кандалам не угасла и по сей день. На городском рынке резные колодки проходят по ведомству женских украшений. «Потому что женщинам вредно быстро двигаться», — с готовностью поясняет торговец.

Нынешний Тимбукту — город, занесенный песком и пылью Сахары; город, где нет ни каменных зданий, ни асфальтированных улиц. От висячих садов до куличей-минаретов соборной мечети Джингеребер все построено из песка и на песке; песок — и фундамент, и пол внутри помещений, где, как принято считать, он помогает удержать прохладу. Редкие прохожие — чернокожие сонгаи или синеглазые туареги, с ног до головы завернутые в индиговые покрывала, — бесшумно проплывают мимо, мелькают в отдалении, пешком или на ишаках. Ныряют в дверные проемы песочных зданий.

Центральную часть города занимают палаточные станы. Кочевые палатки племени белла — из плетеной соломы, туарегские — из выдубленной верблюжьей кожи. Здесь же расположились огороженные колючей проволокой бараки военной базы, а чуть дальше — автопарк: несколько проржавевших джипов со спущенными шинами, вросшими в песок. Куда оживленнее выглядит «парковка» для ишаков, служащих основным транспортным средством.

На бельевых веревках, протянутых между палатками, развешены кошачьи шкуры: свежевание кошек — любимая детская забава. Дети жарят кошек и ловят ящериц, которых едят сырыми. Два раза в день в печах, установленных чуть ли не на каждом городском углу, пекут хлеб из муки пополам с песком, а по праздникам подают тукассо — манную запеканку с луковым соусом.

Песок скрипит на зубах, попадает в глаза. Поднимается песчаная буря. Во время бури все окрашивается в ровный розово-бежевый цвет. Даже запах благовоний, которыми надушено здесь любое помещение, неизменно ассоциируется с этим цветом.

— Хочу шоколадный круассан, — говорит Алла, просыпаясь в гостинице «Караван-сарай», отошедшей во власть пауков и ящериц. — В путеводителе было написано, что в Тимбукту можно купить pain au chocolat.