Филлип Боссан - Людовик XIV, король - артист

Что происходит в этот момент? «Но Король не захотел с этим согласиться», — говорит Перро. «Но есть это сделанное Королем большое публичное заявление о сносе маленького дворца», — говорит Кольбер. И тот, и другой, без сомнения, говорят правду. Перед лицом Кольбера, выступившего единым фронтом с архитекторами и твердо решившего не оставить камня на камне от этой скверной устаревшей постройки, король на момент дрогнул. Он кажется побежденным, он «публично» объявляет, что маленький дворец снесут, затем меняет мнение: текст Перро позволяет нам ощутить всю напряженность спора. Король говорит «с некоторым раздражением» (что на языке XVII века есть эвфемизм: на самом деле король крайне возбужден), и слова, которые он произносит, выдают потерю хладнокровия, столь редкую для Короля-Солнца, который становится почти агрессивным: «...можно снести все, что было, но что он восстановит дворец в прежнем виде и ничего там не поменяет». Слова, которыми он заканчивает свою речь, выражают упрямую настойчивость, в них читаются досада, нетерпение, почти раздражение, достаточно редкие в тех немногочисленных фразах, которые остались нам от Людовика в повседневной жизни.

Дальнейшее исключительно. События запечатлены в шести чертежах, сохранившихся в Национальном Архиве. Траектория, ведущая от первого к последующим, столь ясна, столь красноречива, что когда рассматриваешь их, кажется, что будто шаг за шагом присутствуешь при борьбе, в которой противостоят друг Другу две упрямые воли, одна из которых каждый раз еше чуть-чуть уступает.

К сожалению, чертежи не датированы. Чтобы понять их логику, нужно исходить из того, каким Мраморный двор образца 1674 года представлен на гравюре Сильвестра, где снова обнаруживается основная часть дворца Людовика XIII.

Первый чертеж показывает исходную позицию, до взаимных уступок. Если король хочет, чтобы мы сохранили фасад маленького дворца, мы его сохраним. Это влечет за собой серьезные последствия: план в основе неизменен; фасад в глубине Мраморного двора — узник крыльев. При всем при том нужно придать этому фасаду больше торжественности. Поэтому на месте пяти скромных окон, которые давали все освещение, открывают семь больших; прорубают полную арку на втором этаже, ради большего изящества.

Но сверх того, фасад поднимают на один этаж («все прекрасные здания должны быть подняты...») так, чтобы его высота соответствовала высоте нового фасада со стороны парка. Ликвидировали сланцевую кровлю «на французский манер», чтобы согласовать ее с другими сторонами фасада или, во всяком случае, зная, что Его Величество любит итальянские балюстрады: вот подобная, украшенная статуями. Заново объединили три центральные окна выступом, облагороженным пилястрами и увенчанным треугольным фронтоном.

Наконец, необходимая символика купола: корона придает дворцу должную величественность. Все похоже на Тюильри — все будет внушительным и мощным, покоясь на нарядном цоколе, целиком украшенном, пронзенном тремя круглыми отверстиями и фланкированном скульптурными группами; так дворцу Его Величества придается высшее благородство.

Ответом было «нет».

Высокая французская кровля наряду с использованием кирпича — наиболее характерный элемент, который нужно сохранить. Без высоких кровель фасад становится безобразен. Что касается купола, он абсолютно диспропорционален: он все подавляет. Сочетание купола и балюстрады было приемлемым при огромных масштабах Тюильри: здесь оно неуместно...

Второй чертеж: сообразуясь с желанием короля, возвращают сланцевые кровли. Как следствие, поднимается крыша, включая крыши обоих крыльев. Нужно было так же решительно переделать основание купола, который теперь кажется вырастающим прямо из кровли.

Ответом было «нет».

Купол, быть может, стал легче, но эта трансформация курьезным образом утяжелила фасад в целом. Он зажат между двумя крыльями — такой, какой есть, и его узость подчеркнута высотой сланцевой кровли: он приобрел квадратную форму, совершенно неуклюжую.

Третий чертеж: критический момент. Во всякой силовой ситуации наступает момент, когда неохотными уступками боятся затронуть существенное, что может привести к бесформенности. Каждый защищает свою идею, даже если она ослабела и не способна более структурировать целое; в этот момент в любом конфликте баланс склоняется на сторону более упорного.

Здесь угадывается отчаянная попытка архитекторов примирить непримиримое, из-за чего теряются изящество и соразмерность. Высокие кровли остаются, как хочет король. Второй этаж тоже остается, как хочет Кольбер. Равным образом и купол, как хочет архитектор: но купол сведен к усеченной пирамиде, увенчанной балюстрадой. Выглядит легче, но подобный гибрид лишен смысла.

Ответом было «нет».

Между третьим и четвертым чертежами состоялся прорыв фронта: один из противников, не выдержав, уступил. Что еще делать после трех «нет»? Второй этаж исчез. Расстались с замыслом «высокого дома», как того требовало «благородство» форм. И тогда неожиданно вновь выплывают очертания, близкие к пропорциям фасада Людовика XIII, и это приносит облегчение, будто освободились от огромного бремени. Центральный выступ сохранен, но снабжен тремя почти квадратными окнами. Идея строгого фронтона отброшена, вместо него появляются скульптурные группы, намекающие на треугольную форму с часами в центре: массивность кровель также уменьшена. Но (последняя отчаянная попытка?) на маленьком подклеенном кусочке бумаги предлагается крошечный купол, робкая миниатюра, как последнее «прости»...

Он исчезнет на пятом чертеже.

На шестом карниз заменяет балюстраду под сланцевой кровлей. Ее украшают статуи, большие в центре, меньшие справа и слева, как если бы силуэтом, который они обрисовывают, хотели намекнуть на вычерченную водяными знаками окружность... Все это никогда не увидит света.

 Конец балета

"Блистательные любовники» — несомненно, наименее играемая и наименее известная комедия Мольера, может быть, потому, что она настолько сложна по своей структуре, что ее постановка потребовала бы сегодня таких же средств, как постановка оперы. Актеры, певцы, танцоры, оркестр, декорации — нужна поддержка Короля-Солнца и финансы Кольбера, чтобы с этим справиться.

Все же это ключевое, поворотное произведение. Оно заключает в себе одном судьбы придворного балета (которому предстояло умереть), оперы (которой предстояло родиться) и комедии. Словом, именно Людовик XIV держит все нити в своей руке.

Прежде всего, это он выбрал сюжет. Мольер пишет в предисловии: «Король, стремящийся во всем, что он предпринимает, только к вещам необыкновенным, захотел устроить для двора развлечение, которое было бы составлено из всего, что может дать сцена; чтобы осуществить эту обширную идею и связать столько разнородных предметов, Его Величество избрал сюжетом историю двух принцев-соперников, которые, проводя летнее время в Темпейской долине, где должно было состояться празднество пифийских игр, окружают молодую принцессу и ее мать всевозможными любезностями».