Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

      Однако, жизнь продолжалась. Мне все настойчивее хотелось побывать дома, но отпуск даже и не маячил на горизонте. Я же пока не совершил ничего героического, чтобы удостоиться этой чести. А хотелось очень. Вся моя голова была целиком занята этой мыслью. И однажды случай представился. Командиру нашей эскадрильи было присвоено очередное воинское звание — подполковник. Я узнал об этом в строевой части у знакомого писаря. Приказ по полку еще не был зачитан, но, думаю, Шишкин уже знал об этом. В моей голове созрел коварный план и я тут же попытался его осуществить. Заявившись в штаб эскадрильи, я испросил у комэски разрешения побеседовать с ним. Он не отказал. Тем более, здороваясь с ним, я назвал его "товарищ подполковник", хотя на погонах его пока что была одинокая майорская звезда. Прогиб был засчитан, шеф даже не смог скрыть легкую улыбку. Я в общих чертах изложил ему свою грустную историю, придуманную накануне, про девушку, которая перестала писать письма (наглая ложь, до армии никакой девушки у меня не было, о чем я ничуть не жалею), про долг, которые один мой знакомый, оставшийся на гражданке и не думает возвращать (это было отчасти правдой, правда сумму я немного завысил), про упадок душевных сил и жуткую депрессию, меня охватившую (ну, тут я душой не покривил, надо сказать). Шишкин выслушал мой бред, потом перебил и спросил: "Сколько ты уже прослужил? Год? То есть, в принципе, если за тобой не водится залетов, ты вполне имеешь право на заслуженный десятидневный отпуск. Давай, не грузи меня своими проблемами и езжай. Только не набедокурь там, если с девушкой и долгами не наврал. Скажи старшине, чтобы зашел сегодня ко мне." Я не поверил своим ушам, искренне поблагодарил нашего понятливого комэску и окрыленный унесся в казарму. Вечером следующего дня я уже трясся в можайской электричке, дующей в направлении Москвы, при полном параде, отказываясь поверить в реальность происходящего. В кармане у меня был отпускной билет и требование на получение билета. В душе что-то пело, а встречный ветерок из окна трепал мои волосы. Я еду в отпуск!!! Кто был — тот поймет.

      На Белорусском вокзале я успел схватить билет в воинской кассе на отходящий через несколько минут калининградский поезд, заскочил в последний, общий вагон и поезд тут же тронулся. Народу было много, но в Смоленске очень много народу вышло, в Кениг мы приехали в полупустом вагоне. Мы — это потому, что я познакомился с нашим калининградским парнишкой, который тоже ехал в отпуск, только с Сахалина. Мы весело провели время в поезде, дорога пролетела практически незаметно. Удивило только лишь то, что при проезде через Литву в вагон заявились какие-то странные, разнаряженные как клоуны люди военного вида, которые объявили себя "саттрутникаме литоффской покраниччной слюшшпы и тамошни" и бегло просмотрели у нас документы. Впрочем, этим все и ограничилось. В Кениг поезд прибыл уже ночью, зверски пахло цветущими липами, я отвык от этого запаха — и в Кубинке и в Москве его постоянно заглушала керосиновая гарь и выхлоп дизелей. Телеграммы я не давал, ключей от дома у меня не было, поэтому, когда я вышел из такси, было немного стремно — а ну как мои куда-нибудь уехали? Но все оказалось в порядке — я свалился как снег на голову, учинив дома страшный переполох.

      Десять дней отпуска пролетели незаметно — я шарахался по друзьям, пытался кадрить девок, которые почему-то не укладывались передо мной в штабеля, вызывая мое искреннее недоумение, короче, занимался всем тем, чем и следовало бы заниматься молодому зольдату, отпущенному домой. В последний день мы с корешами устроили такую пьянку, что голова у меня болела даже тогда, когда я вернулся в часть. С девками, к сожалению, ничего не вышло, должно быть я слегка утратил квалификацию коварного соблазнителя за год службы. Возможно, это даже было и к лучшему. Однако, отпуск быстро закончился, будто его и не было. Обратную дорогу описывать не буду, ибо чувствовал я себя как герой фильма "Вокзал для двоих", который ехал в тюрьму.

      Прибыв в родную часть, я отметил, что отпуск имеет свои отрицательные стороны — здорово успеваешь отвыкнуть от всего этого дурдома, приходится заново адаптироваться.

      Снова понеслись наряды, полеты, караулы и бесконечные припашки. Иногда житие разнообразилось драками и разборками, а также нечастыми пьянками. За время отсутствия моего в отпуску в казарме появилось много нового народа — кто из карантина, кто из учебок.

      Об одном парнишке хотелось бы рассказать поподробнее. Это был невысокий крепких хлопец, утверждавший, что он ни кто иной, как самый настоящий донской казак. Звали его Женя Танага. Перевели его к нам из Калинина (ныне Тверь) из роты охраны. Он был на полгода младше меня призывом и сразу стал головной болью для наших «дедушек» — побои он переносил стойко, при возможности старался дать сдачи и абсолютно не признавал "политики партии". Позже я узнал, откуда у него такой богатый опыт жизни в коллективе, но об этом позже. Могу лишь сказать, что как-то раз в наряде по кухне мы с ним вроде как подрались, и я зарядил ему кулаком прямо в лоб. К моему удивлению, он не потерпел никакого ущерба (лоб был хорош) а я неделю ходил с распухшей и посиневшей кистью. Впрочем, как известно, добрая драка часто является началом хорошей дружбы. Мы были если не друзьями, то как минимум в приятельских отношениях. О себе Женька рассказывал мало и неохотно. Его приписали к СБВ — склад бомбового вооружения, там он и трудился.

      Где-то в конце лета — начале осени он через голову нашего комэски и его непосредственного начальника обратился к командиру полка — уже полковнику Бычкову (я ему и присоветовал использовать момент, когда комполка находился в хорошем расположении духа по поводу очередной звездочки) и со слезами в глазах рассказал страшную историю о том, что его брат, который служит в Москве, попал в автокатастрофу и лежит в Бурденко практически присмерти. И умолял Бычкова выдать ему увольнительную хотя бы на три дня, чтобы навестить брата, может быть, в последний раз. Сердце полковника размякло и он собственноручно подписал ему отпускной на трое суток. Разумеется, на вопрос, где он собирается жить в Москве, Женька бодро отбарабанил адрес своей тетки, якобы живущей в Москве. Третья улица Строителей, дом 6, квартира 12 или что-то в этом роде. И уехал. Через трое суток он в часть не явился. Решили выждать еще пару дней, мало ли что случилось — все-таки у парня горе. Когда же его отсутствие перевалило за неделю, все зашевелились. Начальник СБВ поехал в Москву, где выяснил, что адреса, указанного Женькой, в природе не существует. Он не поленился заехать в госпиталь имени Бурденко и выяснил там, за последний месяц военнослужащие, пострадавшие в автоавариях туда не попадали. Отправили запрос в Калинин, по старому месту службы и пришедший ответ просто убил всех наповал. В депеше сообщалось, что рядовой Танага на прежнем месте службы три(!) раза убегал из части, и колесил по всему Союзу, в конце концов всегда приезжая в родную станицы с мудреным названием, где у него действительно жила тетка. Детство у Женьки было трудное, отца он практически не помнил, мать пила а ему, как старшему, приходилось заботиться о младших брате и сестренке. Заработать деньги он мог только воровством, чем и занимался. В конце концов его поймали, определили в спецшколу для малолетних преступников, где он хорошо усвоил основные законы жизни — там было очень несладко. Но даже оттуда он пробовал сбежать. Его подопечных отдали под опеку тетке, а мать, вроде бы, лишили родительских прав — точно уже не помню. Сразу по окончании спецшколы его сбагрили в армию, от греха подальше, где началось самое веселое. Гипертрофированное желание свободы материализовалось в три побега. Все три раза его ловили, но один раз он умудрился сбежать от своих конвоиров прямо в аэропорту, откуда его хотели отправить попутным бортом министерства обороны. Пару недель его ловили в местных плавнях в кооперации с тамошней милицией, пока он не оголодал и не отважился ночью заявиться к тетке, где его и спеленали совместными усилиями. Каким образом ему удалось избежать дисбата — загадка для меня до сих пор. После крайнего побега его, предварительно снабдив хорошей характеристикой и скромно умолчав о причинах перевода, сбагрили к нам.