«Коль дожить не успел…» Воспоминания о Владимире Высоцком - Игорь Васильевич Кохановский
– Нет-нет, Игорь. Это никуда не годится, – услышал я в ответ.
– А что же должно здесь быть?
– Я знаю?! – был прежний возглас Оскара Борисовича. – Вы поэт, вот и придумайте.
Я позвонил через день с новым вариантом – тоже мимо.
Я начал звонить через три дня, дабы не надоесть окончательно. Потом раз в неделю, и каждый мой новый вариант отвергался композитором.
Прошел месяц, в течение которого я не помню уже, сколько написал вариантов. Через несколько дней позвонил снова и уже совсем отчаявшимся голосом, попросив послушать, прочитал:
Сегодня я нисколько не боюсь
С двадцатым веком временно расстаться…
Позвольте, я в любви вам объяснюсь
Высоким слогом русского романса…
– И это вы писали целый месяц?! – услышал я добродушный голос Оскара Борисовича с его неподражаемым одесским акцентом.
Песню спел и записал Муслим Магомаев. Она получилась очень красивой и быстро приобрела популярность, а я сразу попал в обойму поэтов, работающих в жанре песни.
С Володей мы виделись все реже, за исключением тех коротких встреч, когда пересекались в студиях звукозаписи фирмы «Мелодия». Но все это было как-то на ходу.
– Как дела?
– Нормально. А как у тебя?
– Да вроде тоже.
И каждый раз говорилось, что надо бы повидаться не здесь, посидеть, как прежде, поговорить о том о сем, и оба говорили «да», непременно, но этим дело и кончалось.
Но как-то летом 1976 года, в очередной раз встретившись на «Мелодии» (он записывал чудесный альбом на свои стихи и музыку «Алиса в Стране чудес»), я его все-таки сподвигнул поехать ко мне. И вот мы на двух машинах – он на голубоватого цвета «Пежо», я на своей темно-серой «Волге» – помчались на проспект Вернадского, где я тогда жил. Володя явно хотел продемонстрировать, как он лихо водит машину, я предоставил ему такую возможность, то есть пропускал его вперед, когда он хотел обогнать меня. Но я был в этом деле опытнее его и знал: как бы он ни лихачил, а к дому мы подъедем почти одновременно. Что и оказалось в итоге. Правда, он подъехал первым и был явно горд этим.
Мы поднялись ко мне. У меня только что вышла авторская пластинка с песнями на мои стихи – «Бабье лето», были и другие диски, на которых тоже были песни с моими текстами.
Кое-что послушали, но в основном поболтали о том о сем, в основном о всяких там проблемах и тонкостях в сочинительстве песен.
– Васёчек, а ты много уже «настрогал», наверно, авторские хорошие пошли? – спросил Володя. И услышав «да», тут же без промедления:
– Так я могу у тебя занимать?
– Без проблем, Володь, для тебя – всегда пожалуйста…
Он неплохо зарабатывал, особенно концертами. Но и тратил много. Почему и спросил меня, чтобы иметь на всякий случай адрес, где всегда можно перехватить в долг. После его смерти таких долгов окажется немало.
А где-то через год уже я буду у него в гостях на Малой Грузинской, в его новой квартире. Мы будем попивать чаек у него на кухне и как всегда «разговоры разговаривать» (это наше с ним любимое выражение). Но нормально поболтать не даст телефон, который будет трезвонить с небольшими перерывами почти весь вечер…
Летом 1979-го я встречу его в Доме литераторов. Едва поздоровались, как Володя сразу куда-то метнулся, словно его тянул кто-то за руку. Я спросил, что с ним, но он, не говоря ни слова, махнул как-то странно рукой и исчез. Мне оставалось только пожать плечами. В тот день в ЦДЛ я его больше не видел.
Осенью того же года один из моих знакомых, побывав на каком-то закрытом концерте Высоцкого, рассказал мне, что, объявляя песню «Бабье лето», Володя сказал, что музыку к стихам своего друга сочинил он. Я, честно говоря, никогда не считал музыкой ту мелодию, что я придумал к своим стихам. Но тут возмутилось мое самолюбие. Я позвонил Володе.
– Васёчек, что за дела? Какая твоя музыка к «Бабьему лету»? – возмущенно спросил я.
– Да ладно, Васёчек, все равно деньги идут мне, – сказал он хамским, приблатненным тоном, по которому я понял, что говорю с неадекватным человеком. И я повесил трубку.
А последний раз мы с ним пересеклись где-то в середине апреля 1980 года.
Нынешнее Российское авторское общество (РАО) тогда находилось в Лаврушинском переулке, в том знаменитом писательском доме, что почти напротив Третьяковки, и называлось тогда ВААП (Всесоюзное агентство по охране авторских прав). В этом же помещении находилась и сберкасса. Мне нужно было снять какие-то деньги, и я, как сейчас помню, в понедельник направился в этот ВААП. Подъехал, смотрю: стоит Володин «Мерседес», а в машине сидит какая-то молоденькая блондинка. «Ай да Васёчек, ай да молодец», – подумал я невольно. Вошел в здание. Чтобы оказаться у сберкассы, надо было пройти по подземному переходу, соединяющему одну половину дома, где она находилась, с той половиной, в которую обычно попадаешь с улицы. Вот в этом подземном переходе мы и столкнулись с Володей.
– Васёчек! – обрадовался Володя, обнимая меня.
Я тоже был рад его видеть, тем более что та последняя встреча в ЦДЛ оставила какой-то неприятный осадок.
– Как ты? – спросил он меня.
– Нормально. А ты?
– Все хорошо.
– Я вижу, – сказал я, улыбаясь и давая понять, что понимаю его «хорошо».
– Извини, спешу.
– Да я тоже, Володь.
Мы обнялись, поцеловались и он убежал.
Я его очень хорошо знал. Я видел, что он «под банкой», – это заметно было по глазам, и в то же время от него абсолютно не несло перегаром. А я помнил, как это обычно бывало… Наверно, что-нибудь прыснул, чтобы отбить запах.
Подумал и забыл.
А 25 июля 1980 года я ушел из дома в начале восьмого – договорился накануне с приятелями попариться в Сандунах (а это лучше делать с утра, пока в парилке «легкий» пар). Также накануне условился я о встрече с одним молодым композитором в 12 дня в ЦДЛ.
Я немного опаздывал, и этот композитор позвонил мне домой, чтобы узнать, не отменилась ли наша встреча. Жена сказала, что меня нет дома, а когда узнала, что он меня ждет и что я должен прийти, попросила передать, что, когда я ушел в баню, кто-то позвонил и сообщил, что сегодня под утро умер Высоцкий.
Я не поверил и тут же перезвонил Маше. Это оказалось правдой.
Я приехал домой. Я не знал, что мне делать. Маша сказала, что
