Маргарита де Валуа - Маргарита де Валуа. Мемуары. Избранные письма. Документы

Мы отправились в этот монастырь, и моя карета, которую легко было узнать по желтому бархату, отделанному серебром, нас ожидала на площади, где находились жилища многих дворян. В то время, как мы пребывали в аббатстве Сен-Пьер, король в сопровождении только короля Наваррского, г-на д’О [340] и толстяка Рюффе [341] отправился навестить больного Кейлюса [342], и, проезжая через эту площадь и увидев мой пустой экипаж, он повернулся к королю моему мужу и произнес: «Смотрите, ведь это карета Вашей жены, а вот и дом Биде» (таково было прозвище дворянина, позже большого друга Вашей кузины, также находящегося дома из-за болезни) [343]. Он приказал тогда толстяку Рюффе, который наиболее подходил для таких дел, будучи другом Ле Га, осмотреть помещение; никого не найдя в доме, но не желая, тем не менее, чтобы правда расстроила замысел короля, Рюффе громогласно [63] доложил ему в присутствии короля моего мужа: «Птички были там, но уже упорхнули». Этих слов было вполне достаточно, чтобы дать повод для обсуждения случившегося [на обратном пути] вплоть до покоев короля Наваррского, наводя его на соответствующие мысли о поводе для ревности и дурном обо мне мнении. Но мой муж, проявив в этом деле доброту и понимание, которые всегда были ему присущи, и ненавидя всем сердцем подобные интриги, легко рассудил, куда все клонится. Король поспешил вернуться [во дворец] ранее меня, чтобы упредить королеву-мать о своей уловке, побуждая ее нанести мне оскорбление. По моему возвращению все уже было с удовольствием подготовлено. Королева моя мать говорила обо мне даже со своими дамами, причем с отчуждением в голосе, отчасти убеждая их, отчасти стараясь угодить своему сыну, которого превозносила.

Вернувшись и ничего не зная о произошедшем, я проследовала в свои апартаменты со всеми дамами, сопровождавшими меня в Сен-Пьер. Там я встретила короля моего мужа, который, увидев меня, сразу стал смеяться: «Идите к королеве Вашей матери и заверяю Вас, что найдете ее в изрядном гневе». На мой вопрос: «Отчего же, в чем причина?», он ответил: «Этого я Вам не скажу, но знайте, что я ничему не верю, и все это – попытки нас поссорить, Вас и меня, имеющие целью таким образом разрушить дружбу с Месье, Вашим братом [344]». Видя, что мне не добиться от него большего, я отправилась к королеве своей матери. Войдя в залу, я повстречалась с герцогом де Гизом, который, проявляя участие, вовсе не был огорчен раздорами, сотрясающими наш дом, весьма рассчитывая, что соберет обломки разбившегося корабля. Он сказал мне: «Я ожидал Вас здесь, чтобы упредить о том, что король приписывает Вам опасное милосердие». И тотчас передал мне все разговоры об этом деле, которые он узнал от г-на д’О. Последний, находясь в близкой дружбе с Вашей кузиной, сообщил обо всем Гизу, чтобы нас подготовить. Я проследовала в комнату королевы моей матери, где ее не оказалось. Там меня встретила герцогиня де Немур [345] и все другие принцессы и дамы; герцогиня [64] сказала мне: «Боже мой, Мадам, королева Ваша мать пребывает в таком великом на Вас гневе, что я не советовала бы Вам представать перед ней». «Нет, – ответила я, – если мне приписывают то, о чем поведал ей король, то я совершенно невиновна. Нужно, чтобы я ей рассказала обо всем и внесла ясность». Я вошла в ее кабинет, отделенный от комнаты только деревянной перегородкой таким образом, что можно было легко слышать всех говорящих. Как только она меня увидела, сразу начала метать молнии и говорить все то, что может выразить безмерный и крайний гнев. Я пыталась представить ей правдивое объяснение, что нас было десять или двенадцать человек, и умоляла их расспросить; если она не поверит моим подругам и фрейлинам, то можно выслушать м-ль де Монтиньи, которая мне малознакома, или Лианкура и Камия, зависящих только от короля. Она не слышала ни голоса правды, ни разума, не желая никаких иных свидетельств (находясь во власти этой ошибочной ситуации и желая угодить своему боготворимому сыну по причине своей преданности, долга, надежды и страха), и не переставала обвинять, кричать и угрожать. И когда я ей сказала, что это «милосердие» приписано мне королем, она пришла в еще большее неистовство, заставляя меня поверить, что ее собственный камердинер видел меня в том месте. Но понимая, что ее довод слишком неуклюж и что я ей не верю, чувствуя себя бесконечно обиженной королем, она продолжала бушевать и ожесточаться. Все это было слышно в соседней с кабинетом комнате, переполненной придворными.

Я ушла из ее покоев, огорченная донельзя. В моей комнате меня ожидал король мой муж: «Ну что, случилось так, как я Вам говорил?» И, видя, как я удручена, добавил: «Не терзайтесь из-за этого, Лианкур и Камий будут присутствовать при церемонии отхода ко сну короля и расскажут ему о том, что он ошибся. Я уверен, что завтра королева Ваша мать поспешит сделать шаги к примирению». Я ответила ему: «Монсеньор, я получила тяжелое публичное оскорбление из-за клеветы и не намерена прощать тех, кто явился тому причиной. Хотя все эти обиды – ничто по сравнению с тем, что они хотели сделать, желая таким образом сотворить еще больше зло и поссорить нас с вами». Он ответил: «Вы правы, но, благодаря милости Божьей, все открылось». Я продолжала: «Да, Господь милостив, наделив Вас такой добротой. Но из этой ситуации мы должны извлечь для себя пользу. Произошедшее может послужить предупреждением для нас обоих, чтобы [65] быть готовыми ко всем ухищрениям, к которым король в состоянии прибегнуть, чтобы причинить нам несчастье. Надо полагать, если у него есть подобный замысел, он не остановится на этом и не прекратит своих попыток разрушить Вашу дружбу с моим братом». Вскоре пришел мой брат, и они дали друг другу новые клятвы, подкрепляющие их дружеские отношения. Но какая клятва имеет значение для любви?

На следующее утро один итальянский банкир, находящийся на службе у моего брата, пригласил его, а также короля Наваррского, меня и многих других принцесс и дам позавтракать в прекрасном саду, которым он владел в городе [346]. Я всегда соблюдала этикет в отношении королевы моей матери, и если сопровождала ее в поездках, будучи незамужней девушкой или замужней дамой, никуда не отправлялась, не уведомив ее об этом. Поэтому я рассчитывала, встретив ее в зале, когда она будет возвращаться с утренней мессы, испросить ее разрешение поехать на праздник. Королева публично отказала мне, сказав, что я могу отправляться, куда захочу, и что ей все равно. Насколько это оскорбление было воспринято мною с достоинством, я оставляю судить тем, кто, подобно Вам, знает мой нрав. В то время, пока мы находились в гостях, король, переговорив с Лианкуром и Камием, а также с м-ль де Монтиньи, узнал об ошибке, которую совершил из-за лукавства толстого Рюффе. В желании смягчить мое оскорбление, которое он так скоро выставил на всеобщее обозрение, он нашел королеву мою мать, поведав ей правду, и попросил ее устроить все таким образом, чтобы я не осталась его врагом (чего он весьма опасался, поскольку видел, что я далеко не глупа), и как будто бы он и сам не знал, что я была оскорблена.