Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский
В январе 1905 года под редакцией Булгакова и Бердяева стал выходить ежемесячный журнал «Вопросы жизни». Блок в нем сотрудничал. «Теперь я имею возможность, – сообщает он отцу, – работать у них много – писать рецензии, иногда статьи о поэтах, и помещать стихи. Пишу очень много рецензий о самых разнообразных книгах, преимущественно о беллетристике и историко-литературные». Но сотрудничество Блока в «Вопросах жизни» продолжалось недолго, в августе оно уже прекратилось: журнал с трудом просуществовал до конца 1905 года.
Первые литературно-критические заметки Блока появились в 1903 году в «Новом пути». Это были робкие ученические заметки, туманные впечатления, лирика. В 1905 году стиль его критической прозы становится проще и крепче: в этом году он рождается как прозаик. Из 18 рецензий и статей, написанных для «Вопросов жизни», «Искусства» и «Золотого руна», примечательны две статьи о Бальмонте и большая статья о Вячеславе Иванове. У Блока – безошибочное чувство поэтической подлинности, отвращение к претенциозной «красивости» и презрение ко всякому «декадентскому шарлатанству». Его слог еще не вполне свободен от лирического импрессионизма, но оценки его всегда верны.
В 1905 году Блок закончил свое кандидатское сочинение «Болотов и Новиков», заслужившее похвальный отзыв профессора Шляпкина. Автор отклоняет предложение своего учителя подготовить эту работу к печати, считая ее компилятивной. «Болотов и Новиков» были напечатаны впервые в посмертном собрании сочинений Блока в 1932 году – по черновой рукописи. Чистовую И.А. Шляпкин затерял. Зачетное сочинение Блока, написанное на основании подлинных и малоизвестных мемуаров, освещающих историю русского масонства, и сейчас не потеряло своего интереса.
28 марта Блок пишет отцу о своей литературной жизни: «Встречи с разнообразными людьми учащаются. Кружок Мережковского стал менее самодовлеющим. Много приехало в последнее время и из России (в противоположность Петербургу). И всё-таки, ближайшими людьми остаются Сергей Соловьев, Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый) и Евгений Павлович Иванов (из „Нового пути“). Роль „фона“ близости играют до сих пор в большой степени Мережковские, злостно ненавидимые почти всеми за то или за другое. Правда, в этом они часто виноваты сами (особенно З.Н. Гиппиус), но замены их я не предвижу, и долго не дождешься других, которые так же прошумят, как они (в своей сфере – теорий великолепных, часто почти нелепых, всегда талантливых, всегда мозолящих глаза светским и духовным лицам)».
Далее он заявляет, что никакого декадентства в России больше нет; что остатки его ютятся где-то в Москве: это – бездарные «грифенята»[29] и гимназисты, много и скучно говорящие на собраниях о черных лилиях. Блок заканчивает письмо: «Выходя в „поле за Петербургом“ на шоссе, я чувствую себя совершенно по-настоящему. Здравость ничем не нарушается, кроме религиозных впечатлений, впрочем в очень широком смысле».
В университете шли беспорядки, государственные комиссии были распущены, лекции прекращены. Экзамены откладывались на неопределенное время. Поэтому Блок с женой ранней весной переезжают в Шахматове. С какой радостью возвращается он к родной земле, к любимым полям и лесам. «Полная весна, – пишет Блок Е.П. Иванову, – всё течет и поет. Заря из тех, от которых моя душа ведет свою родословную. Проталины и небо прозрачное до того, что ясно, Кто за ним. Пахнет навозом и прошлогодняя трава зеленая».
И в другом письме (23 мая): «Когда приехали, жутко было от древесного оргиазма – соки так и гудели в лесах и полях. Через несколько дней леса уже перестали сквозить тишиной и стали полношумными. Теперь все они веселятся очень заметно. В одной из многочисленных гроз показывался венец из косых лучей – из глаз Отца. Солнце бушует ветром. Это ясно на закате сквозь синюю и душную занавеску».
Нельзя без волнения читать эти строки. Здесь не «описание весны», а сама весна, с ее блеском, запахом, трепетом, «леса веселятся», «солнце бушует ветром».
В одном из своих писем Е.П. Иванов со сдержанной иронией рассказывает Блоку о проекте некоего «мистического радения» у поэта Н.М. Минского. «У Минского по предложению В. Иванова и самого Минского было решено произвести собрание, где бы Богу послужили, порадели, каждый по пониманию своему, но „вкупе“. Тут надежда получить то религиозное искомое в совокупном собрании, чего не могут получить в одиночном пребывании. Собраться решено к полуночи и производить ритмические движения, танцы, кружения, наконец, особого рода „ритмические символические телорасположения“».
Блок презрительно отвечает: «С „жертвой“ у Минского не мирюсь, не хочу, присутствие его одного может всё испортить. Над В. Ивановым у меня большой вопросительный знак (как над человеком действия и воли). Он „волит“ куда-то может быть наискосок, хищно и метко, у него в глазах старый воробей романтизма „себе на уме“».
Каким «балаганом» должны были казаться мистику Блоку такие хлыстовские радения с «символическими телорасположениями»!.. С негодованием обрушится он впоследствии на эту «заразу мистического шарлатанства».
В июне Белый и С. Соловьев приезжают в Шахматово. Как непохоже было это свидание трех рыцарей Дамы на мистическую встречу прошлого года! Белый сразу же почувствовал, что что-то случилось. И Александр Александрович, и Любовь Дмитриевна изменились. Не было между ними прежнего единства: Блок уходил один в лес; часами просиживал там на болотных кочках, стихов почти не писал. Любовь Дмитриевна
