Лидия Мастеркова: право на эксперимент - Маргарита Мастеркова-Тупицына
Сейчас я срочно должна идти в школу, чтобы иметь права. Опять мандраж с деньгами. Я хотела написать насчет Доджа[369], но я напишу ему сама, т. к. я должна отправить для него графику и картину. М. б., он сможет продать в Вашингтоне мою старую графику и еще одну картину, если я пошлю ему с теми, которые должна. Хотя неудобно его эксплуатировать <…> Я подобрала двух котят в жутком виде, больных и блохастых, такого бедственного положения я не встречала даже в Москве. Сейчас им лучше. Один коточек вот примерно такой, худой и длинный, и к тому же шелудивый. Не знаю, как справиться со всем этим. Но переживала я, когда они были на улице, соверш[енно] страшно. Сначала поймала одного, вернее, уже у него сил не было двигаться. 2 раза были у доктора, делали уколы. Ничего не взяли с меня.
[На полях] 3-й раз, когда надо было идти, уже не могла поймать косченку, а потом поймала братика, совсем дошедшего. Сейчас лучше, но с ним еще много хлопот. Напишу еще скоро. Прямо завтра. Целую вас крепко, Манюню особенно, нежно.
Очень вас люблю.
Ваша Лида.
17.08.1977. Париж – Карбондейл, Иллинойс
Дорогая Ритуленька!
<…> Интересно, как у Вити дела на поприще художника и получить бы хотелось что-нибудь из его творчества. [Илл. 145] К тому же он обещал мне прислать свои стихи и не шлет. Очень трудно так писать, обращаясь только к тебе, и ко всем вам сразу тоже трудно, поэтому я прошу извинить меня, если это как-то не так выглядит. Но я думаю, что, если бы мы жили вместе, мы проговорили бы все дни напролет, и работать не было бы времени, а хорошо бы поговорить все дни напролет, а Манюню в кровать закрыть, как мы это делали, бессовестные. Время идет быстро, я надеюсь, что вы приедете на рождество. Напиши, с какого числа у вас будут каникулы и когда реально вы можете приехать. Надо заказать заранее билеты <…> Я написала Dodg[e] письмо, в котором уведомляла, что могу попытаться отправить ему картину и графику через американское] посольство, и спрашивала, интересует ли его еще одна моя картина, репродуцированная в венском каталоге, а также старая графика, т. к. тогда я могла бы послать все сразу. Но он мне пока ничего не ответил, что весьма странно. Моя графика, которая у него стоит по 500 долл[аров] за большие листы, а меньшего разм[ера] – по 400 болл [долларов], а за сколько он сам хочет продавать – это его дело. Было бы неплохо, если бы он заплатил мне за них. Деньги нужны ужасно. Узнай, получил он мое письмо или нет, и, если получил, почему не отвечает <…> Что касается его отношения к тебе и всему, что связано с выставкой[370], то ты, я думаю, можешь если не устно, то письменно высказать ему свою точку зрения и мягко объяснить, что тебя такое положение не устраивает. Я думаю, что он поймет <…> Надо во что бы то ни стало предостеречь его от Глезера, чтобы он ни в коем случае с ним не связывался, иначе он все ему испортит <…>
Дорогой Витенька!
Я случайно прочитала письмо, которое ты написал Игорю, т. к. не прочла на конверте, кому это предназначено. Очень верно все сказано. У меня сейчас есть некоторый план, может быть, немного неверный <…> Надо, я думаю, все же говорить правду. В каталоге [венском] статья, написанная Глезером, – самая мерзкая и подлая ложь. Во-первых, меня удивило, когда я просмотрела эту статью, что в России были художники Шемякин, Рабин и его <…> [сын], который тогда ходил под стол пешком. Вообще, все дело в том, что Глезер – советский деятель и он им остался, и методы у него советские, т. к. в основе всего ложь. У Шемякина так же, тем более что он никогда не был диссидентом. Меня, оказывается, вообще не было, и я как бы не существовала, хотя самым главным и важным тогда было именно беспредметное искусство – почти немыслимое в то время. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать. Прохиндеи на Западе – зачастую советские, отпетые в доску. У тебя прекрасный слог, и я хотела, чтобы ты написал статью в «Русск[ой] мысли»[371] или в «Новом русском слове» по поводу всего этого. К тому же ведь Глезера даже не приглашали на выставку на пустырь, а он все это использовал и присвоил. Надо о таких вещах говорить, т. к. мало кто знает правду. Выставка состоялась на [улице] Островитянова, потому что вы там жили. Это первое, а второе – то, что я и Володя Немухин дали согласие участвовать в этой выставке. Вот два важных пункта, а Глезер тут ни при чем. Если ты сможешь написать про все эти дела, пришли мне, пожалуйста, я, может быть, что-то уточню. Целую крепко вас, мои дорогие птички.
Ваша Лида.
Илл. 145. Виктор Агамов-Тупицын. Без названия. 1976. Бумага, гуашь. 18,9 × 8,5 см. Собрание Маргариты Мастерковой-Тупицыной и Виктора Агамова-Тупицына, Нью-Йорк
20.09.1977. Париж – Карбондейл, Иллинойс
Дорогие мои птички!
Наконец я получила ваши письма. Пишете мне очень редко, и мне грустно не получать ваши письма. Додж прислал чек за картину, которая в венском каталоге. Теперь я не знаю, как отправить ему картину, т. к. мой знакомый американец не смог отправить их через посольство. Ехать в октябре самой все же очень дорого, и пока на это нет денег, даже если он вышлет мне второй чек на тысячу долларов, я, видимо, не смогу сразу получить эти деньги. К тому же туда на выставку едет Глезер и др[угие] персонажи, включая всяких художников, а у меня встречаться с ними нет никакого желания, поэтому я еще не решила эту проблему. Деньги, которые я получу по присланному чеку, придется заплатить за 2
