Нина Соротокина - Великая Екатерина. Рожденная править

Несмотря на запрет, все, кто мог, уехал из Москвы, город оставила знать, их дворня, богатые купцы. Паника охватила население. Сенатор Еропкин действовал разумно: ужесточил меры борьбы с болезнью, теперь заболевшего неукоснительно помещали в лазарет, семью его отправляли в карантин, чумные вещи уничтожались и пр., но у русского народа давно укоренилась привычка – ни в чем не доверять правительству. Карантинов народ боялся больше, чем самой моровой язвы, а потому больных скрывали, чумные пожитки продавали, процветало воровство – благо, было чем поживиться. Взятки давали, и их брали, не отправляя людей в карантин. Куда там надо обмакивать деньги-то? В уксус? Были бы деньги, а уж мы найдем, во что их «обмакнуть». Мертвых из чумных домов выбрасывали прямо на улицу, чтоб не узнали, из какого дома мертвый.

Моровая язва гуляла по городу, иногда за день умирало 900 с лишком людей. Комиссия при Сенате была малолюдной, всего-то четыре человека, но и этот скудный ряд стал редеть. Граф Иван Воронцов просто уехал в свою деревню, Скотинин сделал то же самое, сославшись на то, что у него люди заболели, и он больше не может посещать заседания. Наступил день, когда Еропкин остался в комиссии вдвоем с Салтыковым. И тут старый главнокомандующий дрогнул. Какой толк от его присутствия в Москве, если он никому и ничем не в силах помочь. Он тоже хотел уехать на свежий воздух, подальше от страшных миазмов. 12 сентября Салтыков написал Екатерине слезное письмо с объяснениями и, не дождавшись ответа, оставил Москву. А уже 15 сентября в старой столице произошел русский бунт, «бессмысленный и беспощадный».

Вот его предыстория. В 1767 году на место умершего митрополита Тимофея был назначен митрополит Амвросий. Тимофей был человеком добрым, во всем москвичам потворствовал, Амвросий же отличался твердым характером. Он решил навести порядок в своей епархии, действуя при этом разумно, но круто. Москва, в основном низшие слои населения, относилась к новому митрополиту настороженно. Белое духовенство тоже почитало себя обиженным.

И вот в разгар болезни некому фабричному привиделся сон. Ему явилась Богородица и объявила: «Так как тридцать лет у ее образа никто не только не отпел молебна, но и свечи не поставил, то за это Христос хотел наслать на Москву каменный дождь, но Она упросила заменить каменный дождь трехмесячным мором». Потом писали, что поп церкви «Всех святых», что на Кулишах, сам вместе с фабричным сочинил это чудо, но не это важно. А важно то, что у Варварских ворот у образа Боголюбской Богоматери начались беспрерывные молебны и всенощные. Икона находилась высоко, чтобы до нее добраться поставили лестницу и зажгли восковые свечи. Тут же соорудили аналой и поставили кованые сундуки для сбора денег «на всемирную свечу». Народ повалил к Варварским воротом сплошным потоком. Больные мешались со здоровыми, все бросали деньги в сундук, потом по лестнице поднимались к иконе и прикладывались к светлому образу. Вот где чуме было раздолье!

Понятно, что и Еропкин, и Амвросий пришли в ужас. Митрополит решил немедленно прекратить «сие позорище». Первой мыслью было увести от ворот священников, чтобы разобраться с их самочинством в консистории, потому что явление Богородицы они выдумали, а от молебнов имеют себе большой прибыток. Икону надобно перенести (из-за лестницы там ни пройти, ни проехать), а сундуки с деньгами отдать в Воспитательный дом. Но священники категорически отказались идти в консисторию. Тогда решено было сундуки с деньгами опечатать консисторской печатью, дабы их не расхитили фабричные. Последнее распоряжение и привело к бунту. Нервы у людей были напряжены до придела.

15 сентября разнесся по городу набатный бой. Обер-полицейскому Бахметеву сообщили, что у Варварских ворот собралось великое множество народа и большая их часть вооружена дубьем. Набат прозвучал потому, что шестеро солдат с архиерейским подьячим пришли «для вынутия из ящиков денег», а караул, стоящий у сундуков, эти деньги стал не давать. Во всем винили Амвросия.

Еропкин, губернатор Юшков и обер-полицейский стали собирать силы, чтобы подавить бунт, а меж тем огромная толпа уже ворвалась в кремль в Чудов монастырь. Искали митрополита Амвросия, не нашли, а потому все пограбили, изломали, исковеркали, ворвались в винный погреб купца Птицына, началась повальная пьянка.

Амвросия успели предупредить, что к кремлю движется толпа, и он успел укрыться в Донском монастыре. Но какова была злоба на митрополита, если кто-то узнал и донес разбушевавшейся толпе о месте его пребывания. Митрополит понимал всю меру опасности, и потому попросил у Еропкина документ, по которому бы его выпустили из города. Еропкин тут же послал к Амвросию офицера конной гвардии. Офицер сказал, чтобы митрополит переоделся в партикулярное платье и договорился, что будет ждать его в конце сада князя Трубецкого, а оттуда проводит в село Хорошево в Воскресенский монастырь. Амвросий уже шел кибитке, когда услышал яростные крики, брань, тяжелые удары, словно бревнами колотили – разъяренная толпа ломала монастырские ворота. Он опоздал.

Митрополит понимал, что его ждет смерть, но решил отодвинуть этот миг, а может, еще надеялся на спасение. Он пошел в большой храм, приобщился, и когда толпа ворвалась в церковь, спрятался на хорах, сзади иконостаса. Но обезумевший народ нашел его, священника выволокли из церкви и стали бить. «Били в восемь кольев целые два часа, так что, по словам очевидца, ни виду, ни подобия не осталось». Вот какие ужасы случаются на Руси! Произошло это 16 сентября 1771 года.

Еропкин понимал, что бунт сам собой не кончится, а потому стал собирать отряд для отражения будущих нападений. Военной силы в Москве представлял только Великолуцкий полк – 350 солдат, из которых 300 стояли в оцеплении в 30 километрах от Москвы. К остаткам войска присоединили гвардейцев, приехавших из Петербурга, собралось все-то 130 человек. И с этим немногочисленным отрядом Еропкин двинулся в кремль, чтобы выкурить оттуда мятежников. Вошли через Боровиковские ворота, в солдат сразу полетели камни. Вначале народ увещевали, это не помогало. У солдат были две пушки, это решило дело. Много народу перебили, не мене ста человек погибло, 249 были взяты в плен, остальные бунтовщики разбежались. Сам Еропкин, избитый каменьями и раненый, словом, еле живой, слег в постель.

Но уже на следующий день огромная толпа осадила Спасские ворота. Народ требовал освобождения захваченных накануне людей, уничтожения карантинов, увольнения от работы лекарей – «разумные» требования в чумном городе, что и говорить. По счастью, уведомленный о бунте Салтыков успел собрать воедино Великолуцкий полк и привел его в Москву. 300 солдат заняли Красную площадь, призывая народ разойтись. «В противном случае все перебиты будете!» – кричал народу Бахметев. На этот раз толпа послушалась, и вскоре площадь опустела.