Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

Работа двигалась удивительно быстро. Через две недели книга была готова. Хуго Силлен[155] нашёл для меня издателя, и тот обещал выпустить книгу уже в июне. Закончив дела, я поспешила уехать из Стокгольма и пригласила Сигне Силлен в небольшое путешествие до Копенгагена.

Из Дании я поехала в Париж, чтобы забронировать там каюту первого класса на «Конте Верде», и снова вернулась в Стокгольм.

Книга уже вышла, оформлением я осталась довольна. С гордостью послала по экземпляру друзьям в Японию, а также Урицкому и Куусинену. От «резидента» Крамова я потом узнала, что генерал был рад и поздравлял меня с выходом книги, тем более что это было его предложение.

Я снова возвращалась в Японию! «Конте Верде» отплывал на этот раз из Генуи. Я с удовольствием поднялась на знакомый пароход, уверенная, что путешествие и на этот раз пройдёт так же весело и беззаботно. В конце августа прибыли в Шанхай, и я остановилась в недавно открытом отеле «Парк». Через несколько дней в номере появилась говорившая по-русски молодая женщина. В тот же день около семи часов вечера я должна была подойти к цветочному магазину на площади Н., где меня будет ждать человек, которого я знаю. Ровно в семь часов я купила букет гвоздик и в дверях магазина столкнулась с человеком, в котором было что-то мне неприятное. Это оказался тот самый гражданский, которого я видела в кабинете генерала. Мы сели в его машину. «Можете продолжать путь в Японию, вот деньги». Больше он не произнёс ни слова. Я, холодно попрощавшись, вышла из машины. Я так никогда и не узнала, как его зовут, и больше его не видела. Скорее всего, это был «резидент» в Шанхае, занявший место доктора Босха. Сумма, которую он мне передал, говорила о щедрости четвёртого управления.

Я сразу забронировала каюту на пароходе «Президент Вильсон» и в начале сентября приплыла в Иокогаму.

Как рада я была вернуться в «страну улыбок», к старым друзьям! Скоро вышел, видимо по заказу министерства иностранных дел Японии, перевод моей книги на английский, и отовсюду раздавались любезные слова благодарности.

Я снова остановилась в отеле «Империал», а через две недели переехала на квартиру в доме Нономия. Снова с усердием приступила к занятиям японским в школе Ваккари. Многое не забылось, хотя я не говорила по-японски девять месяцев.

Я всегда интересовалась философией, поэтому с радостью приняла приглашение ректора древнего Тайшунского университета присутствовать на лекциях. В результате я всерьёз занялась буддизмом и восточной философией. В университете я была единственной иностранкой, из-за слабого знания языка мне трудно было слушать лекции, но зато я обнаружила в богатейшей международной библиотеке, куда иностранцы обычно не допускались, множество нужных мне книг. Престиж мой в глазах японцев явно возрос, особенно после того, как «Джапан Таймс» опубликовала мою статью с разбором лекции одного профессора-итальянца о буддизме.

Через барона Накано «Элизабет Ханссон» часто получала приглашения на приёмы в высших кругах. Однажды удостоилась даже чести быть приглашённой на приём, устроенный в саду императором Хирохито, а в другой раз она отдала поклон императору на торжестве в честь японских лётчиков, облетевших вокруг земного шара. Императорский дворец стоял в огромном саду, окружённом бесчисленными каналами. Попасть во дворец можно было только по навесным мостам. Я часто видела, как японцы делают три глубоких поклона, проходя мимо императорского сада. В газетах потом писали, что, когда Япония потерпела поражение во второй мировой войне, в дальних углах сада находили тела офицеров, сделавших харакири.

Я не раз встречала брата императора, принца Чичибу. Это был очень своеобразный человек, любивший общаться с иностранцами. Он хорошо говорил по-английски и держался всегда безукоризненно. Принц был известен своими демократическими воззрениями и пользовался популярностью у интеллигенции. Студенты однажды устроили перед садом императора манифестацию в честь принца Чичибу, и в Токио говорили, что это вызвало ссору между братьями.

Второго члена царской семьи, двоюродного брата императора Кангфуса Умевака, уважаемого буддийского священника, я тоже встречала не раз, однажды он был даже у меня дома. Познакомилась я с ним на традиционном японском празднике, устроенном придворными императора в дворянском клубе для иностранных дипломатов. Умевака был верховным священнослужителем. Благодаря Умевака я видела представление драмы Но. Эти пьесы веками исполняются на древне-японском в храмах во время богослужения.

Из множества древних обычаев Японии два меня глубоко тронули: праздник цветения вишни и день памяти усопших. Каждому месяцу соответствует свой цветок и своё дерево. Дни цветения вишни в апреле празднуются особенно пышно. Кульминация этих празднеств — «Мийко Одори» — танец цветения вишни в Киото. Сюда, на древнейшее празднество, съезжаются гости со всей страны. Я видела праздник в 1935 году, тогда сцены танцев четырёх времён года были взяты из классической драмы Но. Сцена была современная, крутящаяся, красивые декорации. Лето и осень сменяла белоснежная, сверкающая зима, а затем ярко вспыхивали весенние цветы на берегу хрустального озера. Нежные оттенки красок, игра света, музыка на трёхструнных инструментах, серебряные голоса женского хора — всё это создавало атмосферу сказочности, зрители сидели как зачарованные. Оркестр и хор помещались на двух возвышениях по обе стороны сцены. Хористы справа были в чёрных кимоно, а у хористок слева кимоно сверкали всевозможными красками. В волосах их сияли цветы вишни и драгоценные камни, бледные лица создавали впечатление чего-то нереального.

Вряд ли где-нибудь ещё к усопшим относятся с таким уважением, как в Японии, а между живыми и мёртвыми существует таинственная близость. Три летних дня — 13, 14, 15 июля — посвящаются душам усопших. В эти дни, по преданию, умершие возвращаются в свои жилища. На могилах зажигают белые фонарики, они указывают душе путь домой, там за столом готово для неё место. С умершими разговаривают, рассказывают о происшедших в семье событиях.

Вскоре после возвращения в Японию мне пришлось вспомнить предсказание генерала Урицкого. Антикоминтерновский пакт между Германией и Японией[156] свидетельствовал об ухудшении отношений обеих этих стран с СССР, а договор о ненападении между Китаем и Советским Союзом[157] мог быть направлен только против Японии.

В течение почти всего 1937 года я действовала самостоятельно, но в конце ноября позвонила женщина, два года назад передавшая мне приказ вернуться в Москву. Она попросила прийти в тот же вечер в ресторан «Мицубиси». Ничего хорошего это не предвещало. В ресторане женщина сказала, что по приказу Зорге я должна снова встретиться с его помощником, как и два года назад, в цветочном магазине на площади Роппонги. Пока мы ужинали, к нам подсел полный господин, женщина представила его как своего мужа. Потом от Зорге я узнала, что господин — химик, у него какие-то связи с посольством СССР, кажется, по-немецки он говорил с австрийским выговором.