Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой

Тут оказывается, что уже поздно, и пропуска уже недействительны. Что делать? Выручает Литвинов, который не живёт в Кремле и тайным образом вывезет супругов оттуда, так как его машину не проверяют.

Мадам Литвинова несёт в руках свои ботиночки, чтобы не запачкать ковра, и говорит: «Как я люблю этот тихий Кремль».

В лимузин садятся Литвинов с женой, Прокофьев с Линой и Карахан с Цуккером. Литвинов, Карахан и Цуккер предъявляют часовым свои постоянные пропуска. Литвинов довозит Сергея Сергеевича и Лину до Метрополя.

Дома супруги, как принято, делятся впечатлениями.

Пташка спрашивала о любезном чёрном господине, который тряс ей руку. Прокофьев назвал Карахана.

Вопрос Лины пришёлся на расцвет деятельности известного советского дипломата Л. М. Карахана, которому суждено было в империи Сталина пополнить собой ряды приговорённых к смертной казни и расстрелянных в 1937 году.

С женой Литвинова Айви Вальтеровной у Лины произошёл интересный разговор: Литвинова пожаловалась, что в Париже очень трудно с шофёрами, все шофёры там – белые. Лина собиралась рассказать, что в Нью-Йорке тоже в основном белые шофёры, но Айви Вальтеровна продолжила свою мысль: каждый третий – врангелевский офицер, может не захотеть вести в советское посольство, а то и надерзит.

Усиленно звала Лину в гости.

Лина познакомилась и с женой Голованова – Антониной Васильевной Неждановой, – самой знаменитой колоратурой страны. Ей очень хотелось узнать её поближе. Уже пожилая женщина, Антонина Васильевна продолжала петь и хотела исполнить роль Нинетты в «Апельсинах», и хотя Голованову этого хотелось, Прокофьев сомневался по поводу соответствия её габаритов габаритам Нинетты. Как же она влезет в апельсин?!

Во время триумфального шествия по России в 1927 году Прокофьев смотрел на всё происходящее без шор. Он умирал от скуки на официальных мероприятиях (это он ненавидел больше всего и постоянно после каких-нибудь пышных приветствий как школьник спрашивал у сопровождающих, обязательно ли ему говорить. Так и не приучился к этому.) Скучал над книгами комсомольцев, которые комсомольцы же ему и прислали. Важный коммунист (Сосновский) бубнил ему что-то о достоинствах этих книг. «Неужели так томительно скучны вожаки коммунизма и рекомендуемые ими книги», – думал Прокофьев.

Прошло исполнение Второго фортепианного концерта, который ввиду своей грандиозности, не говоря уж о трудности, произвёл на публику ещё более сильное впечатление, чем Третий. Пришлось бисировать Скерцо – вторую часть концерта.

Успели ещё с Пташкой и Цейтлиным забежать в Рабис (клуб работников искусств), а на следующий день отправились в Ленинград.

Ленинград покоряет Прокофьева, он показывает Лине все площади, улицы, памятники, решётки, Зимний. Выход к Неве во время заката. В розовом закате Нева и Петропавловская крепость выглядят как сказка. Потом идут на зимнюю Канавку. Вечером проходят мимо Александринского театра, освещённого малиновыми прожекторами, снег, колонны, памятник Екатерине, в этом же свете. Лина увидела места, где проходила юность её мужа, консерваторию, в которой он учился, дом, где он жил.

Почётных посетителей провели в Эрмитаж через особый вход и в сопровождении директора в самую сокровенную часть Эрмитажа – отдел драгоценностей. Потом скифский отдел, персидский отдел и уже бегом через постоянную экспозицию. Устали до изнеможения.

Прокофьев пришёл с женой, чтобы засвидетельствовать своё почтение, к Глазунову, но дома его не застал. Глазунов побывал всё же на концерте, но Прокофьеву не показался, передал комплименты и ушёл на заседание. Проявлял осторожность.

И снова концерты, превосходящий возможное успех, на чествовании поднимают тост и за Лину, Прокофьев польщён.

И наконец Асафьев ведёт Прокофьевых в Мариинский театр на постановку «Трёх апельсинов». Друзья юности, шахматный партнёр Прокофьева, режиссёр С. Э. Радлов и дирижёр В. А. Дранишников, поставили оперу феерически, – Лина рассказывает, что Сергей Сергеевич находил эту постановку лучшей из всех виденных им раньше: «Я ошеломлён и в восторге от изобретательной и необычайно оживлённой постановки Радлова и обнимаю моего старого шахматного партнёра».

Во время спектакля, узнав о том, что в зале присутствует композитор, ему устраивают овацию. Он кланяется из ложи; рядом жена, привлекающая внимание красотой.

По окончании Дранишников уводит гостей к себе на чай. Пташка сражается в шахматы с женой Асафьева, и Прокофьев замечает, что неизвестно, кто из них играет хуже.

Лина в восторге от Ленинграда.

Среди сумасшедших ленинградских дней один, проведённый у Асафьева, в Детском Селе, на окраине которого он жил, выдался спокойный. Снова встретились с друзьями юности Прокофьева, Мясковского, Дранишникова, Радловых, день проходит в разговорах, прогулках по пушкинским местам, за великолепным столом, – передышка.

12 февраля концерт в Колонном зале, и после «Скифской» сюиты успех, превзошедший всё возможное: Прокофьева вызывали пятндцать раз. И это даёт основание написать: «Ленинград обыграл Москву в смысле успеха».

В артистической через жену Асафьева с Линой знакомится Элеонора Дамская, консерваторская приятельница Прокофьева, и обещает ей письма и фотографии.

Снова Москва. Тот же номер в Метрополе. Шквал телефонных звонков, с которым обыкновенно борется Пташка. Много очень заманчивых проектов. Мейерхольд хочет ставить «Игрока». И. М. Рабинович, к которому отправились с Пташкой (и не пожалели!) сделал, по выражению Прокофьева, просто ослепительные макеты для «Трёх апельсинов», которые ставили в Большом театре Голованов и Дикий. Прокофьев говорит, что таких нарядных декораций для этой оперы ещё не делалось, поразила первая картина с перспективой уходящих вглубь зеркал.

Прокофьев был посвящён и в происходящие в то время коммунистические театральные передряги, в которых Мейерхольд умудрялся отстаивать свои позиции. Видимо, уже тогда взяли на заметку нечёткость его позиции, чтобы расстрелять через десять лет с большим удовольствием. Цуккер говорил Прокофьеву, что Мейерхольд не пользуется достаточно хорошей коммунистической репутацией.

Оркестранты, знакомые со времён юности, не советовали композитору и жене оставаться. «Живите там, а здесь совсем не хорошо».

Снова – в Ленинград. Лина подружилась с Катей Шмидтгоф, сестрой трагически погибшего совсем молодым любимого друга Прокофьева Макса, которому Прокофьев посвятил свой Второй фортепианный концерт. Катя рассказывала Лине свою жизнь. Все проникались доверием к Лине, а она больше и больше узнавала о России. Подруги юности Прокофьева водили Пташку по магазинам.