Капица. Воспоминания и письма - Анна Алексеевна Капица
Итак, дорогая Аня, я становлюсь серьезно полуфизиологом, что меня искренне радует. Мне давно хотелось заняться этой областью, и теперь я имею возможность это сделать вместе с таким крупным человеком, как Ив. Петр. Конечно, мне придется забросить мою лабораторию в Кембридже, но что ж поделаешь.
Итак, Крыс, пожалуйста, не позабудь сделать это с оттисками НШ’а. Может быть, у него есть книга, то пришли и ее. Мне будет очень удобно работать рядом с нашим домом, а главное, ведь лаборатория Ив. Петр. прекрасно оборудована. Ал[ексею] Николаевичу Крылову] тоже нравится тема моей работы. Ведь ты не можешь себе представить, как мы мало знаем о том, как мускулы работают. Ведь непосредственный переход химической энергии в механическую мы только наблюдаем в одушевленной природе. Hill первый занялся этим вопросом. Ты ведь знаешь, он был математиком. Конечно, этот вопрос должен решаться не физиологом. Все, что тебе нужно знать, – это строение мышцы, а это можно узнать очень скоро. Ив. Петров. тоже считает, что после 2–3 месяцев физик может достаточно подготовиться к этому вопросу, и приветствует эту работу. К тому же я консультировал не раз НШ’а и знаю технику его работы. Еще большее преимущество в том, что необходимости нет в помощниках и большой лаборатории, и я смогу все начать один. <…>
Я так рад, что ты занимаешься бумагами и домашними делами, но еще больше рад [тому], что это тебе доставляет удовольствие. Я тоже оптимист, и все на свете к лучшему. В такие минуты жизни хорошо раскрываются человеческие отношения, и люди показывают свое настоящее нутро. Наши отношения тоже выдержали пробу, и теперь мы чувствуем себя гораздо ближе, чем когда-либо мы были.
Ну, Крысяткины, целую вас и целую ребят и бабушек.
Всегда твой Петя».
«№ 16
1–2 ноября 1934 г., Париж
Дорогой Петюшик,
пишу Тебе с места отдыха, это на юге от Кембриджа. Здесь, как всегда, очень хорошо, завтра пойду повидать друзей, а сегодня хочу Тебе написать несколько строчек. Очень грустно ходить и жить одной в тех местах, где мы были с Тобой вместе. Но это ничего, здесь хорошие друзья, с которыми я пойду повидаться и с ними покалякать. Я уже заходила сегодня к Полю[61], но его не было, он уехал с детьми куда-то [на] природу. Видела его жену, и она сказала, что он завтра вернется. Так что письмо буду дописывать завтра, а теперь хочу спать. Все-таки утомительно ехать на поезде после того, как привыкла с тобой на авто.
Зверушечка милая, получила Твое письмо № 10. Очень мне жаль, что Ты упал духом. Помни, дружочек, что, только если мы оба будем с Тобой сильные, и бодрые, и спокойные, можно чего-нибудь добиться. Я знаю, что это трудно, а иногда и невозможно, особенно для Тебя, когда погода меняется и когда Коля приходит со своими мечтаниями. <…>
Дорогой мой глупышек, я видела Поля, он был очень мил, расспрашивал о Тебе и о ребятах. Сережа (Внимание – шифр! Имеется в виду Резерфорд. – П. Р) ведь написал ему письмо, это ему очень понравилось, и он сказал, что постарается что-нибудь придумать, чтобы послать Сереже в подарок. Он говорил, что у него есть друзья, с которыми он посоветуется, и просил меня подождать, не уезжать, пока он не пришлет мне подарок. Так что я здесь задержусь еще на несколько дней.
Да, Зверушечка, в нашей разлуке есть свои хорошие черты, а именно: я поняла, как глубоко Ты мне дорог и что никто не заставит меня Тебя разлюбить…»
«№ 17
6 ноября 1934 г., Париж
…Я думала, что уеду сегодня домой, а оказалось, что еще надо здесь побыть. Я не видала Поля после моего первого визита к нему, а особенно торопить его тоже нельзя, так что я сижу здесь и развлекаюсь, как могу. Хожу смотреть выставки и художников. К сожалению, очень мало хороших и совсем нет картин, которые хотелось бы купить и повесить в комнате, с тем чтобы на них всегда смотреть. Еще другое развлечение: я хожу в мастерскую рисовать. Это бывает под вечер, часа на два. К моему большому удивлению, я рисую ни капли не хуже, чем раньше, но, конечно, и не лучше. Но все-таки странно, что после всех этих лет я не потеряла навык очень скорых набросков. Это очень приятно, потому что кажется, что сейчас мне придется заняться этим очень серьезно и постараться продавать. Это выставки так на меня действуют: они так плохи, что удивительно, что люди покупают картины, а художники живут трудом своих рук. <…>
Зверушечка милая, я написала письмо Коле, прилагаю копию вместе с этим. Я его еще не послала, а пошлю, когда приеду домой, и, если хочешь, подожду ответа от Тебя. Может быть, Ты не хочешь по каким-либо соображениям, чтобы я его послала…»
Петр Леонидович одобрил письмо жены Н. Н. Семенову. Так и написал 14 ноября: «Я одобряю твое письмо Коле, хотя Ты немного здорово говоришь обо мне. Но общий дух письма правильный».
А. А. Капица – Н. Н. Семенову
«21 ноября 1934 г., Кембридж
Дорогой Коля,
меня очень огорчило Петино письмо, где он пишет, что поссорился с тобой[62]. <…> Ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понимать, что его нервная система всегда была в страш но напряженном состоянии. Мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил, что те 13 лет, которые он провел в Англии, не были годами спокойной научной работы, но колоссальной и напряженнейшей борьбы, борьбы за осуществление и проведение в жизнь тех научных принципов и идей, которые многим казались тогда не только невыполнимыми, но совершенно невозможными. Как ты думаешь, легко далось ему признание со стороны английских физиков и эта борьба за свои научные идеи? <…>
Он добился признания не только себе, но и всем вам, которые не имели возможности личного контакта. И мне очень грустно, что такого человека, как Петя, теперь у нас в Союзе хотят обвинить в том, что
