Худяков - Эмилия Виленская Самойловна
В Иркутске Худяков застал еще своих товарищей, недавний политический союз с которыми превратился за время пути в Сибирь в личную дружбу. Но это была их последняя короткая встреча. На следующий день приговоренных к каторге ишутинцев отправили за Байкал, а Худяков еще около трех недель оставался в иркутской тюрьме, пока не отбыл в другом направлении — к Якутску. Порвались последние нити, связывавшие его с близкими людьми. И никто из них не мог думать, что разлука станет вечной и пути их больше не переплетутся.
Распростимся и мы с ишутинцами, чтобы следовать за Худяковым в якутскую ссылку. Но перед расставанием расскажем о дальнейшей судьбе некоторых из них.
Ишутина, возвращенного из Москвы, заключили в одиночную камеру Шлиссельбургской крепости. Здесь он пробыл до весны 1868 года. Не мудрено, что после всего перенесенного — после следствия и суда, казни Каракозова (ему отказали даже в предсмертном свидании с ним) и ожидания собственной смерти с петлей на шее, одиночное заключение сделало свое черное дело. У Ишутина стали обнаруживаться признаки психического расстройства. Его отправили в нерчинскую каторгу — сначала в Алгачи, затем на Александровский завод, продолжая держать в одиночке. В 1875 году он был переведен на Нижнюю Кару и только здесь получил относительную свободу. Он был зачислен в так называемую вольную команду, жил не за тюремной решеткой, мог общаться с другими политическими каторжанами, и это скрасило последние годы его жизни.
Народник-пропагандист С. Богданов, сосланный в карийскую каторгу, оставил свои воспоминания о встречах с Ишутиным в 1877–1878 годах.
«Больной, истомленный одиннадцатилетним сидением в одиночке», — как пишет Богданов, — Ишутин внутренне не был сломлен и оставался верен своим идеям. «Он казался ненормальным», однако нередко высказывал вполне здравые мысли и суждения и охотно вступал в разговоры. «Чувствовалось, — замечал Богданов, — что этот человек обладает большими знаниями, начитанностью и глубоким убеждением в правильности своих взглядов и цели, к которым он стремился»{231}.
Но возвращение к людям произошло слишком поздно. В 1878 году его, тяжко больного, поместили в больницу. Карийские друзья посещали его и там. А 5 января 1879 года Ишутина не стало. Он умер тридцати девяти лет от роду, ненадолго пережив Худякова.
Иначе сложилась судьба тех людей, с которыми Худяков расстался в Иркутске. П. Д. Ермолов, Н. П. Странден, М. Н. Загибалов, Д. А. Юрасов, П. Ф. Николаев и В. Н. Шаганов попали на Александровский завод Нерчинских рудников. Здесь они встретились с тем, кого собирались освободить из заключения, — с Н. Г. Чернышевским, и более трех лет жили с ним бок о бок. И какой бы тяжкой ни была их судьба, но уже одно то, что они находились вместе и рядом с ними жил человек, перед которым они преклонялись, придавало им силы нести свой крест. Беседы, а иногда и споры с Чернышевским духовно их обогащали. Они жили своей, хотя и замкнутой, изолированной от внешнего мира жизнью, читали, размышляли, даже разыгрывали пьесы весьма острого политического содержания, написанные Чернышевским. Об этих днях и о Чернышевском есть воспоминания Николаева и Шага-нова. Многое из того, что создавал в то время Чернышевский и что не сохранилось в рукописях, стало известно в их передаче.
Чернышевский относился очень тепло к ишутинцам. Политический каторжанин С. Г. Стахевич, находившийся тогда же на Александровском заводе, писал в своих воспоминаниях: «…Николай Гаврилович заметно благоволил… к Страндену и Юрасову, и свое мнение о них высказал мне однажды такими словами: «Эти двое, как были при народе, так всегда при народе и останутся»{232}.
В 1871 году все ишутинцы были выпущены с Александровского завода на поселение в разные места Якутии. Многие занялись там хлебопашеством, стараясь приобщить к земледелию и якутов, и вели культурную работу среди местного населения. Только в середине восьмидесятых годов им разрешили вернуться в Европейскую Россию.
Они остались верны своим убеждениям. Но политическую работу продолжали только Загибалов и Николаев. Первый в конце восьмидесятых годов вернулся в Сибирь, в начале XX века стал редактором-издателем эсеровской газеты «Сибирский вестник» и участвовал в революции 1905 года. Был вместе с сыном приговорен к ссылке в Нарымский край, но скрылся и жил долгие годы на нелегальном положении. Он умер в 1920 году.
Николаев, поселившийся после нерчинской каторги в Верхоленске, уже в 1874 году был оттуда выслан за произнесение «дерзких слов против изображения государя», затем несколько раз привлекался к судебной ответственности по политическим делам. Он примыкал к народовольцам, затем к партии «Народное право» и был одним из основателей партии эсеров. Вся жизнь его прошла на каторге, в ссылке, под надзором полиции. Известен он был как публицист и переводчик. Николаев умер в 1910 году.
И наконец, несколько слов об О. А. Моткове. Вскоре после того, как Худяков был отправлен из Нижнеудинска, туда прибыл Мотков с партией ссыльных. На этапном пункте он обменялся документами с ссыльнопоселенцем Бачинским, то есть при перекличке назвался вместо него, а затем бежал. В двадцатых числах апреля 1867 года, через месяц после побега, он был задержан вблизи Иркутска и снова арестован. А спустя несколько месяцев Мотков умер в иркутской тюремной больнице от туберкулеза.
Из остальных, привлекавшихся по делу Каракозова, — кого отправили в ссылку, кого выслали по месту рождения, кого оставили под надзором полиции в Москве и Петербурге. Одни отошли от движения, другие стали участниками революционной борьбы последующих десятилетий. О всех не расскажешь. Последуем же за Худяковым, отправленным в Якутск в лютую зимнюю стужу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
НА ПОЛЮСЕ ХОЛОДА
Если вас спросят: кто самый несчастный человек на свете, — отвечайте: тот, кто поставлен в бесконечно-бессрочное бездействие и гниет заживо не от отсутствия сил и способностей, а от отсутствия возможности употребить их в дело.
И. А. Xудяков, Из письма к матери от 2 ноября 1869 года.
В Иркутск тем временем пришло распоряжение III отделения генерал-губернатору Восточной Сибири М. С. Корсакову. «Его императорское величество, — говорилось в нем, — высочайше повелеть соизволил: вменить вашему превосходительству в обязанность назначить Худякову одно из таких самых отдаленных мест Сибири, с которого бы он не мог ни под каким предлогом скрыться, и с тем, чтобы Худяков оставался под строгим вашим наблюдением и без
