Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис
– Теперь нос, – сказал я, и, как ни странно, она снова кивнула. Я продвигал тампон все дальше и дальше. – Это немного странно, – сказал я вслух, водя тампоном по слизистой оболочке еще десять секунд.
Выйдя в коридор, я стянул голубой пластиковый халат – у меня вспотели предплечья. Я положил его в оранжевый мусорный мешок вместе с верхней парой перчаток и очками и стал очищать поверхность коробки с принадлежностями. Один из обитателей дома престарелых сидел на освещенной солнцем скамейке в фойе и играл на аккордеоне. Я на секунду замешкался, пытаясь угадать мелодию. Оказалось, это What a Wonderful World Луи Армстронга.
«В центр привезли младенца», – написали мне, когда я обедал в городе. Чтобы не выглядеть слишком странно, я сменил пастельный медицинский костюм на обычную одежду. Сидя на освещенной солнцем набережной, я думал о том, насколько редко на Оркнейских островах солнце бывает настолько теплым, чтобы доставлять дискомфорт. «Приеду через пять минут», – ответил я.
У любого дежурного врача сообщение о больном ребенке вызывает бурю эмоций – тревожность и страх очень сильны: состояние маленьких детей сложно оценивать, и им может резко стать хуже. Мне сказали, что у моей пациентки температура 39,5 и отсутствует аппетит. Хотя вероятность того, что у нее COVID-19, стремилась к нулю, всех детей с температурой принимали в коронавирусном центре.
Ее мама, полька или латышка, закрыла нос шарфом с цветочным рисунком.
– Я болела коронавирусом, – сказала она мне, увидев мои очки и маску. – В марте, когда была беременна.
– Здесь? – спросил я.
– В Лондоне.
Девочка спала в слинге, уткнувшись лицом в грудь матери. Я не мог представить ее плачущей, наблюдая за тем, как пульсирует мягкий родничок на макушке. После приема лекарства температура ребенка снизилась до 38 градусов. Ее дыхание было частым, чистым и полным жизни. Мать достала девочку из слинга, и та сразу открыла глаза, испуганные и непрозрачные. Она встретилась со мной взглядом, но тут же перевела его на что-то более интересное: возможно, это было мое ухо, на которое падал свет из окна. Глядя на нее, я думал о миллионах связей в ее развивающемся мозге, которые насвистывали свои коды друг другу. С каждым вдохом и новым взаимодействием с окружающим миром одни миллионы этих связей ослабевали, а другие укреплялись.
– У нее эти странные бугры, – спросила мать. – Что с ней?
– Какие бугры?
Она провела кончиками пальцев по задней стороне черепа дочери. Ее смутил выступ в форме перевернутой буквы V с хвостиком, напоминавший греческую букву λ. В глазах матери читался страх, и я поспешил его развеять.
– Не беспокойтесь, – сказал я. – Это кости черепа встают на место после родов.
Мне показалось, что мать девочки скорее расстроилась, чем обрадовалась.
– Мне так жаль, что я потревожила вас среди… – она пожала плечами, имея в виду пандемию в целом, – …всего этого.
– Для этого я здесь и работаю, – сказал я.
Мне так хотелось, чтобы таких консультаций и проблем с простым решением было как можно больше, а не только вирус, вирус и вирус.
Несмотря на мои февральские опасения, жители Оркнейских островов были защищены от вируса. За все это время там было выявлено лишь несколько случаев. За неделю, проведенную мной в коронавирусном центре, результат только одного теста оказался положительным, и пациента незамедлительно поместили на карантин. Жителей островов защищала их естественная изоляция, но они больше боялись вируса, чем горожане, живущие на юге. Я слышал, что на острове Уэстрей всех приехавших из Керкуолла просили воздержаться от посещения местного магазина в течение двух недель. Все злились на главу местного органа здравоохранения, который работал на Оркнейских островах, но жил в нескольких сотнях километров к югу. Его еженедельные перемещения подвергали риску всех жителей островов. В Керкуолле тротуары были почти пустыми, но при виде другого человека пешеходы все равно переходили на другую сторону улицы. Я считал, что это к лучшему: такие меры предосторожности шли островитянам на пользу.
Медицинские работники, с которыми я сотрудничал в феврале, пошли на большие жертвы: прежде чем приехать на остров, врачи находились на самоизоляции две недели или больше. Это было необходимо, чтобы не завезти коронавирус в небольшие сообщества, где еще не было зафиксировано ни одного случая заболевания. Врачи и медсестры, жившие на юге, оставались на островах месяцами и не виделись с близкими, чтобы защитить пациентов. Трое уэстрейских врачей вообще ни разу не покидали остров за это время. В коронавирусном центре Анджелу сменила Карен – медсестра, с которой мы работали в феврале. Она сообщила, как дела у пациентов, которых мы вместе принимали, и с типичной для островитян безмятежностью рассказала о трудностях и триумфах, связанных с организацией коронавирусного центра на архипелаге.
Стояла жаркая погода, из-за которой у горожан обычно возникает желание переехать на север. 21 июня, в мою последнюю ночь в Керкуолле, залив был необычайно тихим: он был похож на гладкий золотой бассейн, сиявший в лучах солнцестояния. Я не мог поверить, что это тот же залив, бурливший во время февральского шторма.
Пока я смотрел на воду, мои мысли прыгали от изменений, внесенных в нашу жизнь пандемией, к трудностям и страданиям, вызванным ею.
На следующий день я поплыл на юг, обратно в Эдинбургскую клинику. У правого борта парома показался малый полосатик. Я видел буревестников, глупышей и тупиков. Когда мы приблизились к берегу Кейтнесса, вдалеке мелькнули кончики черных крыльев олуши, как мигает курсор на пустом экране.
Был конец июня, и наступила череда дней, когда никто в Шотландии не умирал от коронавируса. Были опубликованы первые результаты исследования RECOVERY: из всех препаратов и процедур самым эффективным для лечения тяжелой формы COVID-19 оказался старый стероид дексаметазон. Буквально за один день в больницах всего мира изменились протоколы лечения коронавируса, и каждому пациенту, которому дексаметазон мог помочь, давали этот препарат. Было приятно узнать, что один из самых дешевых и доступных препаратов среди протестированных оказался наиболее эффективным.
В пятницу, 26 июня, мужчина из Судана, проживавший в центре Глазго в отеле, куда Министерство иностранных дел заселяло ищущих убежища иностранцев, ударил ножом шестерых человек, включая сотрудника полиции, и был застрелен спецназом. Сообщалось, что он страдал параноидальным психозом, и постояльцы отеля ранее выражали беспокойство по поводу психического здоровья застреленного мужчины.
Я слышал, что мусульмане, жившие в отеле, превратившемся в подобие изолятора, не могли соблюдать пост во время Рамадана, потому что еду в столовой подавали только в привычное время: утром, днем и вечером. Некоторые из них утратили связь с семьей и друзьями. Локдаун стал большим стрессом для
