Василий Болдырев - Директория. Колчак. Интервенты
В 7 часов вечера должен был зайти полковник Бутенко – комендант крепости Владивосток. Он получил из Омска телеграмму с приказанием во всем мне «содействовать», даже и в выезде за границу – трогательная заботливость!
Слышал о возможной отставке Вологодского; его будто бы заменит Устругов.
Растет вражда между союзниками. Сегодня на станционных путях пьяные английские солдаты били проходивших китайцев и даже японских солдат.
При мне японцу до крови разбил лицо пьяный англичанин.
Население, видимо, тоже не особенно благоволит к союзникам. Вчера английский автомобиль переехал китайца; собравшаяся толпа крайне враждебно высказывалась по адресу и пассажира, и шофера.
Владивосток. 20 декабря
Днем с капитаном Ивановым-Риновым был у главнокомандующего союзными войсками генерала Отани, там же был и генерал Накашима.
Отани – уже почтенный старик, очень похож на старого Мольтке, говорит только по-японски. Как все вообще японцы, сдержан и ждет откровенностей от собеседника. Накашима – хитрый азиат, слывет большим политиком. Беседовали по многим вопросам. Выяснилось, что японцы считают себя компетентными только в районе до Байкала. Полагают, что правопорядок и дисциплинированный кадр для армии могут дать только казаки. Эта точно определенная «сфера влияния», с ориентацией на казачество, опять напомнила мне телеграмму Иванова-Ринова и показалась весьма чреватой последствиями.
Накашима – личный враг Колчака.
Предложили чай. Обстановка неважная. Отани страдает от сухости воздуха – держит воду в комнатах в особых лотках вдоль стен.
Молодые штабные офицеры очень вежливы и предупредительны.
Вечером в местном театре смотрел «Поединок» Куприна; играли прекрасно. Эта живая, талантливая вещица, кажется, еще больше выиграла на сцене. Ужинали в «Аквариуме» – программа отвратительна.
Перед театром был комендант крепости полковник Бутенко, бывший одно время главнокомандующим в Приморской области.
Он деликатно сообщил: «Не скрою, ваше превосходительство, я имею телеграмму верховного правителя „содействовать вашему скорейшему отъезду за границу“».
Ясно, что верховный правитель беспокоится, хотя и изображает твердую власть.
Бутенко, впрочем, не особенно торопится исполнять омские приказания и очень любезно предложил предоставить мне два номера в гостинице, если меня лишат вагона. Это весьма кстати. Вчера мне показывали телеграмму генерала Михайлова, где указывалось, что вагон дан только для проезда и что он очень нужен полковнику Касаткину для поездки на фронт.
Я подумал, что в Омске, видимо, не спешат, если полковнику, собирающемуся ехать из Омска на фронт, надо ждать вагона из Владивостока.
Но требование было правильно, и я только порадовался, как люди, мною призванные к делу, нелицеприятны даже в отношении их бывшего начальника.
Владивосток. 21 декабря
Ветер, холод, пыль, но при ярком солнце все это переносится без труда.
Днем был начальник японской политической миссии Мацудайра и вице-консул Ватанабе. Среди разговора, узнав о моем намерении проехать посмотреть Японию, они очень порадовались, что я получу возможность лично ознакомиться с душою японского народа, стремления которого вполне дружественны к России.
Собеседники мои откровенно выразили сожаление, что я не взял единоличной власти, что в Японии, где ценят мой боевой опыт и политический авторитет, это было бы встречено с большим удовлетворением.
Я поблагодарил за столь лестную оценку моих скромных качеств.
Говорили о ликвидации атаманского вопроса, который, видимо, не так просто распутать. Колчак крайне погорячился и поступил бестактно в отношении Семенова130.
Беседовал с Бутенко о положении здешнего края. Он разделял мое опасение за возможность временного отпадения Дальнего Востока.
«Поеду в Японию, посмотрю, что у нас тут будет делаться», – сказал я на прощание собеседнику. «Нет, вы должны помогать», – ответил Бутенко.
Был у всенощной, отдохнул душой.
Владивосток. 26 декабря
Долго и весьма интересно беседовал с командующим американскими экспедиционными войсками генералом Гревсом.
Владивосток. 27 декабря
Англичане очень интересуются повстанческим движением на Северном Кавказе, возглавляемым Бичераховым. Беспокоятся результатом выборов в свой парламент; точных сведений по этому вопросу местные английские представители не имеют.
Был некий Плешков, состоящий при посольстве в Вашингтоне. Пришел просить мой вагон, в котором вместе с поездом Нокса собирается ехать в Омск, чтобы отвезти шифр и ключи от сундуков, в которых привезены деньги (бумажки), заказанные первым Временным правительством, князем Львовым в Америке.
Деньги, впрочем, не дают. Лапу будто бы наложили французы, хотя, я думаю, и американцы держатся того же мнения. Между тем, по словам Плешкова, в Омске денежный кризис. Наименьший знак – керенка в 20 рублей.
Вечером Гуковский передал пожелание Нокса, чтобы я не уезжал. Не понимаю – лицемерие это или наивность. Получена телеграмма из омской ставки на имя моего адъютанта, где сказано, что, зная мою любовь к Родине, просят доложить мне их просьбу ради общей пользы не задерживать моего отъезда за границу. Повторяется омская история с отъездом131, только в более мягкой форме.
Чего они так беспокоятся?
Владивосток. 28 декабря
В первый раз сильнейший мороз с ветром. Приходил Родзянко опять с просьбой Нокса не уезжать. Этот неумный малый, заведывающий хозяйством англичан, в простоте душевной высказал, что «Нокс будет телеграфировать Жанену и что тот возьмет меня».
«Вы, П.П., видимо, не вполне отдаете себе отчет в ваших соображениях. Жанен никуда меня взять не может – я ревниво берег принцип Верховного главнокомандования и к иностранцам в подчинение не пойду».
Поехал проститься к Д.Л. Хорвату. Час был неприемный, но меня тотчас же попросили в его кабинет. Самочувствие в вагонах дальневосточной ставки среднее.
«Вы знаете, денег, привезенных из Америки, союзники не дают», – заметил Хорват, мудро поглаживая бороду. «У тебя-то, старина, и своих довольно», – невольно подумалось мне. Союзники – народ практичный и осведомленный. Они прекрасно знают, что золото, переданное Директорией Омску, ею не тратилось, и беспокоятся за его сохранность в Сибири.
Долго сидел Романовский, начинающий, по его словам, пессимистически смотреть на вещи.
«Кажется, мы напрасно поклонялись химере». Я не понял, что имел в виду генерал – монархизм, диктатуру или народ.
В его адрес американцы прислали 200 тысяч пар сапог и винтовки – это уже нечто.
В 12 часов перебрались с Гуковским на пароход Доброфлота «Симбирск». Проводы. Слова. Фотография. Тяжело. В 21/2 часа отвалили.
Прощай, родная земля! Еду в добровольное изгнание «для пользы» Родины. Горькая ирония судьбы! Отдыхать, когда безумно хочется работать и когда ясно сознаешь необходимость этой работы.
Часть вторая
Год в Японии. 1919 г
Японское море. Цуруга
«Симбирск». 28 декабря
Только что покинули чудную бухту Золотой Рог. Какие естественные твердыни для ее защиты! Вправо живописный Русский остров, прикрывающий бухту с юга.
В открытом море начало покачивать. Кормовой ветер особенно неприятен.
Пил чай у капитана парохода. Качка не унимается, первое испытание выдержал. Ночью хуже: жара и соседство приемника беспроволочного телеграфа. Спал плохо. Почти тоска по родной земле и большой, так некстати оборвавшейся, работе.
«Симбирск». 29 декабря
Скучный, почти осенний день. Кормовая качка усиливается, делается крайне нудной, испытываю противное чувство какого-то особенно неприятного давления на мозг, тем не менее борюсь. Под руку с Ф.Д. Высоцким бегаем по палубе; крен иногда достигает 20–30 градусов, но движение и чистый морской воздух помогают бороться с приступами специальной на море болезни. Ф.Д. невосприимчив к качке и чувствует себя отлично. Но самый счастливый пассажир – это французский дипломатический курьер. Раньше, по-видимому, бравый солдат, а теперь веселый толстяк с зубочисткой за ухом. Ест, пьет и спит с нескрываемым удовольствием – счастливое олицетворение народа-победителя.
Кают-компания мало интересна. Средний стол – преимущественно русские, здесь же весельчак француз, сдружившийся с другим весьма тощим французом и еще более тощим англичанином и нашим отставным есаулом в штатском. Эта компания обильно пьет.
Напротив недавно перенесший тяжелую операцию коммерсант, с виду очень похожий на грека, в действительности Иванов из Москвы, богатый человек, имеющий большие дела в Японии.
Первому за столом подавали Ф.Д., как важному старому клиенту Добровольного флота, затем мне, сидевшему справа от капитана, и потом уже капитану – добродушному рязанцу.
