Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

— Комендант, киньте один только взгляд, прежде чем раз и навсегда закрыть на это глаза.

Комендант выполнил просьбу, обнаружил в постели своего пленника Элеонору и побледнел:

— Принц, это невозможно!

— Демарль, — возразил Луи-Наполеон спокойно, — это моя жена. Она помогает мне вынести тяготы существования. Если вы у меня ее отнимете, я сбегу. Поймаете, я снова убегу, а если загоните в угол, я повешусь. Так что подумайте.

Комендант вышел, не сказав ни слова. Вспомнив директивы министра внутренних дел и опасаясь лишних хлопот, он предпочел игнорировать происходящее у принца.

С этого дня Элеонора жила с Луи-Наполеоном. «Она заботилась о нем и любила его, — добавляет Альфред Нейман. — Она уже не работала гладильщицей, но продолжала благоухать свежим бельем. Она пела, смеялась, болтала, когда ему этого хотелось, и вдруг делалась молчаливой и незаметной, если он работал за столом или вел серьезные разговоры с друзьями, которые ей было трудновато понять. У нее был особый дар почувствовать, когда можно дать волю своей жизнерадостности, а когда следует ее приглушить. С помощью нескольких кусков материи она в мгновение ока преобразила две комнатки, из которых состояла камера, в нечто вполне обитаемое и даже уютное. Солдаты, которым было запрещено смотреть на нового Наполеона, посмеивались, встречая его жену, и называли ее императрицей. Этот титул ничуть не обижал Элеонору. За пределами двух своих комнатушек она держалась чуточку высокомерно. По тюремным коридорам и по улицам городка она вышагивала с достоинством монархини.

Все, конечно, были в курсе любовной связи принца и маленькой гладильщицы.

Об этом судачили и в Аме, и в Сен-Кентене, и даже в Париже… В окружении короля лучшие умы изощрялись в остротах и утверждали, что Луи-Наполеон, будучи человеком сдержанным, всегда «любил простую и здоровую пищу»… Шансонье от души веселились, сочиняя издевательские куплеты, а карикатуристы изображали принца отдающим погладить свою ночную рубашку с вышитым на ней орлом.

А пока орлеанисты насмехались, Луи-Наполеон и Элеонора, укрывшись за тюремными решетками, наслаждались чистой любовью. В повседневных заботах о своем любовнике, который в это время писал брошюру «Борьба с обнищанием», молодая женщина мечтала о том дне, когда она, возможно, воссядет на императорский трон. Воодушевленная этой странной надеждой, она со страстью изучала историю, географию, литературу и грамматику, которые принц продолжал ей преподавать…

Но однажды ей пришлось поволноваться. Комендант Демарль пришел предупредить Луи-Наполеона, что какая-то дама со специальным разрешением в руках, полученным в министерстве внутренних дел, желает его видеть. Речь шла о другой Элеоноре, г-же Гордон.

Луи-Наполеон принял ее. Как только она вошла, пышнотелая и неуклюжая, маленькая гладильщица сразу успокоилась.

— Г-жа Гордон явилась, чтобы предложить пленнику способ побега.

— Я встретилась с министром, г-ном Дюшателем, — сообщила она с волнением. — Он сказал, что вы представляете большое затруднение для правительства и что он ничуть бы не огорчился, если бы я захотела помочь вам сбежать. Разумеется, он не может приказать коменданту открыть ворота и закрыть глаза, но он считает, что вас без труда можно будет вывести, переодев в форму солдата. Ну а уж за пределами тюрьмы вас встретит человек, вручит паспорт, билет до Мехико и текст отречения, который вы должны подписать…

Луи-Наполеон слушал ее с отсутствующим видом. Когда она умолкла, он сказал ей с улыбкой:

— Спасибо, моя дорогая, спасибо. Но мне неплохо и здесь!

Г-жа Гордон удалилась ошарашенная. Могла ли она предположить, что Луи-Наполеон Бонапарт, племянник великого императора, предпочтет свободе вожделенное тело маленькой пикардийки?

В ФОРТЕ AM ЛУИ-НАПОЛЕОН СТАНОВИТСЯ ОТЦОМ

Он воспользовался пребыванием в плену, чтобы отдаться множеству самых разных дел.

Однажды августовским утром 1842 года Элеонора вошла в «рабочий кабинет» Луи-Наполеона, встала около стола, на котором высилась гора книг и бумаг, и спокойно сказала:

— Я беременна.

Принц встал. В большой растерянности он искал каких-нибудь обходительных слов, чтобы она могла подумать, что он рад этой новости. И тут ему вдруг пришло в голову, что великолепное тело Элеоноры очень скоро окажется деформированным. Эта мысль привела его в мрачное настроение.

Видя выражение его лица, молодая женщина решила, что он боится осложнений с правительством.

— Как только это станет обременительным, — сказала она, — я уеду в Перон, где у меня есть тетушка.

И тогда он обнял ее.

Элеонора покинула Ам в декабре месяце. 25 февраля 1843 года в Париже она родила крепенького мальчика, которому дали княжеское имя Эжен-Александр-Луи.

Оставив ребенка кормилице в доме своей тетки, она вернулась в крепость. Луи-Наполеон, которому в течение трех месяцев пришлось довольствоваться любовницей Монтолона, какой-то ирландкой, называвшей себя графиней де Ли, встретил Элеонору с радостью.

Интересовался ли он своим сыном? В одном письме, написанном им через несколько месяцев после этого события своей детской приятельнице. Гортензии Корню, он так говорит о своем сыне:

«Ваш друг чувствует себя хорошо (речь идет об Эжене). Язва на его руке зажила. Вы очень добры, что интересуетесь им. Для меня большое горе не видеть его, потому что, когда живешь, как я, оторванным от мира, привязываешься ко всему…»

Привязываешься ко всему…

В феврале 1844 года Луи-Наполеон начал заниматься своим сыном, о чем свидетельствует еще одно письмо, отправленное все той же г-же Корню:

«Моя дорогая Гортензия.

Я не стану сегодня писать вам о пушках , а только еще раз хочу воззвать к вашей дружбе.

Я хочу сделать вам одно предложение, но очень прошу ответить мне откровенно, если это вас затруднит.

Мне надо сказать вам о вашем маленьком друге. Он скоро будет отнят от груди, и я хотел бы отдать его в более надежные руки. Так вот я предлагаю взять его в ваш дом вместе с женщиной, которая будет за ним ходить. В этом случае я буду совершенно спокоен относительно участи малыша, о котором я не могу не беспокоиться. Само собой разумеется, мы сможем договориться по поводу расходов, которые у вас будут в связи с этим.

И раз уж я так далеко зашел, прося вас об этой услуге и входя в такие подробности, его мать, в свою очередь, спрашивает, нельзя ли ей, когда она поедет его навестить, остановиться в его комнате.

Если это предложение, а такое вполне может быть, для вас кажется неприятным или невозможным, ответьте мне без стеснения, тем более что это ни в коей мере не умалит той искренней дружбы, которую я к вам питаю Н. Б.».