Владислав Дорофеев - Принцип Прохорова: рациональный алхимик

Все принципиальные открытия в области водородной энергетики уже сделаны, сейчас идет процесс удешевления технологии. Ключевая проблема — электроды, изготовляемые из платины или палладия и составляющие 65 % стоимости топливного элемента в водородной энергетике. Но каждый год себестоимость его снижается на 20–25 %. Если сравнивать с веком интернета, то по водородной энергетике мы сейчас находимся в середине 90-х. Я имею в виду распределяемую энергию, а не, например, двигатели внутреннего сгорания или батарейки — в эти области мы заходить не планируем.

А в распределенной энергетике наша страна вполне может совершить прорыв. Инновационную экономику невозможно построить на песке, она должна на что-то опираться. Россия — энергетическая держава, и логично развивать инновации именно в этом направлении. Хочется создать компанию, которая будет сочетать традиционную энергетику и инновационную.

Я считаю, что здесь можно создать стоимость и новую экономику, которая является продолжением конкурентных преимуществ нашей страны».[59]

Аплодисменты. Занавес. Заслушаться можно. Точно, у Прохорова мышление главкома, стратег — вот его истинное назначение и профиль, ему тесно в рамках компании, оперативного буквоедского управления. Ему нужен не плацдарм, даже не фронт, а весь театр войны за счастливое будущее. Только в таком качестве Прохоров чувствует себя комфортно, ловит кураж.

Но это еще не все. Вот очень интересный пассаж Прохорова насчет водородной энергетики. Важный для понимания мотивации Прохорова в его страстном, даже безоглядном, врабатывании в инновационную экономику, миллиардных рублевых вложениях в новые технологии.

«Генерирующие активы мы будем сочетать в развитии с инсталляцией инфраструктуры водородной энергетики. Она еще дорогая, но я готов уже начать расстановку топливных элементов — их КПД достигает 90 %, а любая газовая турбина дает всего лишь 50–55 %.

Еще один важный момент — топливный элемент работает не только на водороде, но и на метане и дает такой же КПД. Водородная энергетика не придет сразу и немедленно. Для нее надо подготовить инфраструктуру. Поэтому нужен ресурс, чтобы дорогостоящие пока топливные элементы попадали в реальную жизнь.

Водородные технологии в перспективе займут до 20 % мирового энергобаланса — именно эта часть и есть мощности для регулирования пиков потребления электроэнергии.

Мы собираемся делать продукт, который будет востребован не только в нашей стране, но и во всем мире. У нас уже есть уникальные разработки. Не просто лабораторные образцы, а действующие. Но их надо внедрять — на это необходимо потратить несколько лет…

Это может быть единственный проект (Развитие водородной энергетики. — Авт.), в котором я выступаю Дон Кихотом. И в некотором смысле сильно рискую. Там такие серьезные риски — интеллектуальные, страновые и прочие, что я реально считаю, что этот проект, хотя он и бизнесовый, можно вывести за скобки.

Первое, что я делаю, — строю принципиально новую систему управления. Там есть три элемента. Первый элемент — так называемый научный интегратор. Это новая форма, которая убивает технопарки. Вот технопарки — это фишка XX века. А мы сегодня работаем в XXI веке. Что такое технопарк? Это интеллектуальная мысль, лаборатории, промышленная установка и производство. Только вот этих четырех функций там сейчас быть не должно. Сейчас основой является научный системный интегратор. Именно он разрабатывает некоторый продукт и разбивает его на 20 составных частей. Это может быть группа буквально из 10–15 человек. К примеру, создаем водородную установку. Причем водородная установка не должна работать одна. Это должно быть в сочетании, например, с ветровой, солнечной энергией. Вот создали систему, она состоит из 20 элементов американской, японской, российской и других разработок. То есть возникает создание продукта на уровне постановки задачи. Выясняется, что из 20 элементов системы 15 нормальные, а пяти не хватает. Вот в эти пять направлений мы и начинаем вкладывать средства, подтягивая либо западные компании, либо российские. Им нужно закончить этот продукт. И системный интегратор говорит не о том, где это изобретается, а кто получает как девелопер максимальную маржу. При обычном строительстве получаешь 15 %, а при правильно выбранном девелопменте можно и 200–300 % получить! И совершенно не обязательно, что интегратор владеет всеми патентами и занимается производством. Вообще не так. Он создает продукт.

Пример — корпорация Dell, которая сама ничего не производит, но правильно консолидировала определенный продукт, дала его рынку, заключила со всеми бизнес-договоры и заработала 1000 % капитализации. И это основная тенденция. Почему технопарк разваливается? Потому что если раньше нужно было ученого из Индии или России везти, например, в Силиконовую долину и платить $10–15 тыс., обеспечивать его жильем, то новые коммуникационные связи позволяют в онлайне работать 24 часа. Знаете, как сейчас работают проектные фирмы? Над проектом работают 24 часа. В одном месте работа закончилась, тут же передали в другое, китайцы передали нам, потом европейцам, потом американцам, и это единый процесс. Ускорение работ происходит в разы. Сейчас не надо сидеть всем в одной лаборатории. Где производить лабораторные испытания, где сделать ОПУ (опытные промышленные установки. — Авт.), где размещать производство — это разные вопросы.

Итак, повторю: первый элемент, важнейший — системный интегратор. Второй элемент — это создание классического инвестиционного фонда высоких технологий. Вложу до $1 млрд. Он имеет двойное значение. Собственно как фонд, который покупает компании, западные в основном и некоторые российские, имеющие интересные разработки и способны кратно расти. Второе условие — это должно быть обязательно одним из элементов системного интегратора. То есть не просто покупаем абы какие компании, которые, как мы считаем, вырастут. Ни в коем случае! Мы должны понимать, как их разработки могут вписаться в конечный продукт. Это очень важный принцип работы фонда. Наконец, третье направление — это создание в России уникального научного лабораторного комплекса. Участок земли, о котором мы говорили, это одно из ответвлений, где будет располагаться научно-техническая база. Для чего это нужно? В России не хватает концентрации интеллектуального продукта. Нужно освоить площадку, где любая иностранная или российская фирма, которая хочет заниматься исследованиями, сможет сделать лабораторию. Там будет происходить неизбежный обмен знаниями. Надо делать современную лабораторию, которая за две недели путем перенастройки оборудования может становиться площадкой для исследований — от ядерных до микробиологических. Вот эти три элемента составляют основу бизнеса высоких технологий. Дико интересно, тяжело и много непонятного. Если честно — стопроцентно, до конца я этот проект не чувствую, чувствую на 90 %.