Эдуард Лимонов - Кладбища. Книга мертвых-3

Топорова называли «Белинским наших дней» и «литературным киллером». Я признаюсь, что читаю очень мало и удосужился прочесть только его переводы Готфрида Бенна, и я нашел их очень недурными стихами, вот уже не знаю, какого качества они как переводы, близки ли к оригиналу.

Я никогда не упомянул ему о его несправедливой внутренней рецензии. Думаю, поскольку «Книга воды» теперь считается одной из моих лучших книг, в ней царит такое ясное и мудрое спокойствие, каковое достигается автором, ожидающим от судьбы очень сурового приговора в суде, а «Священные монстры» были много раз переизданы, думаю, он понял свою задиристую ошибку.

Он никогда меня не атаковал впоследствии. Встречаясь, мы с ним вполне сердечно здоровались за руку и осушали, чокнувшись, бокалы шампанского. Это потому что мы встречались с ним исключительно на мероприятиях, организованных «Лимбус-пресс» либо премией «Национальный бестселлер», которой он был чуть ли не секретарем, либо даже генеральным секретарем. Признаюсь, что до последних дней я испытывал определенное моральное превосходство над ним, исходя из того факта, что наш штурмовик и хулиган-поэт, драчливый Андрей Гребнев (его в конце концов нашли мертвым на улице, его зарезали), трахал его красивую дочку.

«Мы — нацболы — лучшие!» — любят покичиться собой нацболы, собравшись в узком кругу. Настолько лучшие, чтобы и совсем далекие, казалось бы, от нацболов девки гуляли с ними.

Мир его праху, Виктора Леонидовича! И его гномовской бороде.

К Вознесенскому все всегда относились как к «Андрюше», то есть видели в нем мальчика. «Андрюша» прошел через мою жизнь, появляясь внезапно в самых неожиданных местах.

В Нью-Йорке. Есть фотография, стоим я, он и Бахчанян под портретом некоего значительного типа, возможно, известного литератора. Я помню, что за несколько, может быть, минут до этого я разговаривал с Артуром Миллером под этим же портретом. Со знаменитым мужем Мэрилин Монро, вот от присутствия кого я тогда возбудился и даже, кажется, дрожал. Ибо Артур Миллер был мостом во времени, ведь он обнимал и лапал самую известную «Клеопатру» современности, женщину нестрогих правил, вероятно, с пушистой чувствительной задницей. О! А что Андрюша Вознесенский! Он носился по заграницам, как будто в задницу ему была вставлена ракета.

В следующем, 1977 году, если я ничего не путаю, а в моем возрасте это случается, я встретил его в Нью-Йорке еще раз в «СиБи-ДжиБи» — модной дыре на углу Бауэри и Бликер-стрит, где проходил вечер панк-музыкантов и поэтов.

А уже где-то в восьмидесятые я встретил «Андрюшу» на приеме в Министерстве Культуры Французской республики, в Paris тогда приехала еще советская делегация литераторов, и он там был, Андрюша, рядом со строгой, старше его, женой Зоей Богуславской. Мы о чем-то говорили, но я ничего не помню, ну ничегошеньки, и это «не помню» свидетельствует о том, что мне он был тотально неинтересен. Среди приехавших был поэт Геннадий Айги, я его знал еще по 60-м годам в Москве, вот с тем я пообщался, тот был мне интереснее Вознесенского.

«Андрюшей» он быть перестал, когда после моей отсидки за решеткой я пришел на художественную выставку «Арт-Москва». Приглашен я был художником и, как сейчас принято говорить, «галеристом» Николаем Филипповским. Вот там на выставке, в отведенном галерее Филипповского «Семь гвоздей» загончике, я и увидел в очередной раз Вознесенского, но только это уже был не Андрюша. Не ветреный золотой мальчик советской литературы, которому все дозволено и его ни за какой проступок не прибьют и не посадят, но Вознесенский. В синем толстом, как махровый халат, пиджаке. Он вел себя странно. Все время полуулыбался, как Джоконда, и молчал.

У Филипповского я выяснил, что «Андрюша» перенес инсульт и у него парализовало часть тела. Он не может говорить, но передвигаться может. Вознесенский был со своей Зоей, превратившейся в старую строгую даму. Нужно сказать, что следов старости на лице самого Вознесенского я не обнаружил.

Увидев меня, он выразил своим лицом такое доброжелательство, что я подумал, возможно, я ему всегда очень нравился, но только его общественное положение не позволяло ему показывать его доброжелательство. А теперь, когда у него нет общественного груза, вот он стал приветлив.

Мы там вовсю выпивали вино и водку из пластиковых стаканчиков. Вознесенский не пил, но с приветливым лицом толпился вместе с нами, сохраняя дружескую улыбку Джоконды, переходил с нами от стола к картинам, всем своим видом показывая компанейское удовольствие от пребывания в мужской многолюдной компании.

Следя за ним и прекращая следить всякий раз, как он замечал мой взгляд, я все размышлял: сохранил ли он полностью умственные способности или только осталась инстинктивная эта стадность, как у оленя, спустившегося к другим оленям к реке напиться.

Я так и не разрешил для себя эту дилемму.

Скончался Андрей Вознесенский в 2010 году летом, после второго инсульта. С женой Зоей Богуславской он прожил свыше 40 лет. Его творчество мне всегда представлялось легковесным. Все его «Треугольные груши», «Антимиры», стихотворная поэма о Ленине «Лонжюмо», рок-опера «Юнона и Авось» поражали разве что абсолютной банальностью.

В биографии его — модного советского эстрадного поэта — никогда не было трагизма. Трагизм появился с первым инсультом, тогда когда он бродил в синем пиджаке. Но это же естественный трагизм смерти, выглянувшей из-за угла внезапно. А не выбранный им сознательно трагизм судьбы. В свое время я придумал им — Вознесенскому, Евтушенко, Ахмадулиной — общий литературный термин — «буферное поколение», это ребята, по позднему рождению не участвовавшие в трагедии войны и одновременно уже отрезанные годами от высокой российской и мировой культуры. Бедняги, в сущности, не сумевшие достичь высот духа, которых я, по сути, жалею.

Они сочиняли пресные стихотворные фельетоны большей или меньшей убедительности, в то время как существуют простые и верные высокие слова и интонации, лежащие рядом. Найти такие интонации и слова у них не было сил. Их младший современник, Иосиф Бродский, такие слова нашел. Он разительно отличается от них.

Вот он и ушел в своем синем махровом пиджаке, «Андрюша». В возрасте 77 лет. У него было время, но… не воспользовался.

В августе 2012 года скончался в Москве Игорь Владимирович Кваша, от легочной недостаточности. Как писали СМИ: «Народный артист РСФСР, замечательный актер театра и кино, ведущий передачи «Жди меня». Духовный человек, актер самой высокой пробы». Еще он назван одним из основателей театра «Современник».