Орландо де Руддер - Альфред Нобель

Финансовые неприятности продолжались. Однако «глицериновое дело» оказалось не таким ужасным, как предполагалось. Спекуляции Барба и его сообщников можно было пережить, а их последствия не были безнадёжными. Чтобы привлечь новые средства, без которых восстановить нанесённый урон было бы невозможно, Нобель прибег к выпуску облигаций. Кроме того, он заново сформировал совет директоров, и в нём практически не было его бывших «сподвижников». Другими словами, он был вынужден стать деловым человеком, который работал аккуратно и с полной отдачей.

Тем не менее, несчастья сваливались одно за другим, казалось, им не будет конца. Нобель продолжал сопротивляться. И он всё чаще сдавался, переживая приступы чувства полнейшей безнадёжности всех своих усилий. «Меня уже тошнит от всех этих историй со взрывчатыми веществами, — писал он. — Я непрестанно сталкиваюсь с катастрофами, ограничительными законами, с бюрократической волокитой, педантами и прочим отребьем. И это далеко не полный перечень преследующих меня бедствий. Я так мечтаю об отдыхе и о том, что когда-нибудь я наконец получу возможность посвятить все свои силы и всё своё время моим исследованиям. Но я хорошо осознаю нереальность моего желания, ибо каждый день приносит мне новую заботу… Больше всего мне хочется удалиться от дел, от любых дел. Для меня теперь просто мучительно добиваться мира в логове хищников… Нет причин, которые были бы способны заставить меня, никогда не занимавшегося коммерцией всерьёз и ненавидящего её всем сердцем, беспокоиться из-за каких-то там дел, тем более что я в них разбираюсь не лучше, чем человек, который свалился с Луны. Американские, шведские и норвежские общества успешно занимались своими делами, никогда не докучая мне, и я не понимаю, почему так же не могут поступать и остальные».

Атмосфера действительно становилась нездоровой. Административные препятствия и финансовые проблемы изматывали Нобеля. Он догадывался, что даже если он удалится от дел, беспокоить по этому поводу его никто не перестанет. Полиция и армейские спецслужбы, естественно, были настроены по отношению к нему крайне враждебно. Со дня на день тиски могли сжаться. Нобель отлично это понимал. Несмотря на все сожаления, несмотря на привязанность к дому на авеню Малакофф и любовь к своим лошадям и орхидеям, в Париже он больше не чувствовал себя ни комфортно, ни в безопасности.

И ему ничего не оставалось, кроме как покинуть свой любимый город после восемнадцати лет жизни в нем.

ГЛАВА 8

О дорогая Офелия, не даются мне эти размеры, Я не умею высчитывать мои вздохи.

Баллистит был причиной очень серьёзных проблем, с которыми Нобель столкнулся во Франции. Англия тоже не осталась в стороне. Ничто, впрочем, несчастий не предвещало: декрет, запрещавший использование динамита, был отменен, а шотландский завод работал на полную мощность.

В течение почти двенадцати лет Нобель и его прежний враг профессор Абель вели обширную переписку друг с другом, в которой они обсуждали волновавшие их технические вопросы. Несколько раз они даже встречались в Лондоне и Париже. Нобель был также знаком с близким другом профессора Абеля физиком Джеймсом Дьюаром[34].

В 1888 году в Англии «в виду появления новых изобретений, и в особенности тех, которые предназначены для использования в условиях войны», была вновь созвана комиссия по взрывчатым веществам. Абель и Дьюар принимали участие в её деятельности, так как их компетентность в этом вопросе позволяла им определить, насколько выгодно производство баллистита и есть ли смысл в его использовании британской армией. Абель и Дьюар обратились к Нобелю с просьбой предоставить им все необходимые для экспертизы сведения.

Нобель, который, естественно, был заинтересован в новом рынке сбыта, не заставил себя долго упрашивать. Он предоставил всё, что было нужно: технические сведения, образцы, сведения о производстве. Абель внимательно изучил материалы и пришёл к выводу, что баллистит нуждается в доработке. Причину этого он видел в том, что камфора испарялась слишком быстро. О результатах проделанной им работы он сообщил Нобелю, который в своей севранской лаборатории в то время проводил новую серию экспериментов, пытаясь воплотить в жизнь свою давнишнюю идею — заменить камфору ацетоном.

Затем Абель отправил Нобелю другое письмо, в котором высказывал предположение, согласно которому нерастворимая нитроцеллюлоза, то есть фульмикотон, гораздо выгоднее растворимой, поскольку последняя, по его мнению, не обладала постоянными свойствами. С этого момента между двумя учёными, увлечёнными одной и той же проблемой, завязалась оживлённая переписка.

Трудно себе представить, чтобы Абель и Дьюар, будучи настоящими учёными, что называется, «учёными до мозга костей», не попытались самостоятельно усовершенствовать состав баллистита. Они провели не один эксперимент, прежде чем прийти к окончательному и, с их точки зрения, идеальному решению — 58 % нитроглицерина, 37 % нитроцеллюлозы и 5 % вазелина. Это была сыпучая порошкообразная масса, которую при помощи пресса превращали в нечто вроде шнура[35]. Отсюда, кстати, и пошло название, которое Абель и Дьюар дали своему изобретению, — кордит.

Можно ли говорить в данном случае о том, что кордит был копией баллистита, а следовательно, был украден у Нобеля? Казалось бы, утвердительный ответ на этот вопрос напрашивается сам собой. По мнению Шольмана, «им было нетрудно получить интересовавшие их сведения о баллистите, а это означало, что большая часть работы была за них проделана Нобелем — им же оставалось лишь довести эту работу до конца. Кроме того, они на протяжении уже достаточно долгого времени занимались проблемой бездымного пороха на пироксилиновой основе, а пироксилин, как известно, мало отличается от нитроглицерина. Поэтому им ничего не стоило усовершенствовать баллистит и, не предупредив об этом Нобеля, запатентовать его под названием кордит».

Но на самом деле всё было не так просто, как это может показаться на первый взгляд. Идея бездымного пороха витала в воздухе, и ею занимались многие инженеры и учёные того времени. Разными изобретателями было предложено огромное количество составов, и среди них было очень много практически идентичных. Вещества, фигурировавшие в этих составах, постоянно повторялись, отличия касались, в основном, их комбинаций и пропорций. И поэтому непонятно, почему Абель и Дьюар не могли предложить свой состав. Конечно, сделать это им было гораздо легче, чем остальным, по той простой причине, что им был известен способ, предложенный Нобелем. Но нельзя забывать, что Вьелю, который об этом ничего не знал, удалось прийти к аналогичному результату. Так что ничего особенно удивительного в том, что Абель и Дьюар изобрели кордит, нет, как нет в этом и ничего криминального. Кроме того, в отличие от Нобеля, Абель и Дьюар были профессиональными химиками. А с научной точки зрения долгом любого ученого является улучшение и усовершенствование какого-либо открытия, — особенно если тот уверен, что способен сделать это.