Александр Рыбасов - И.А. Гончаров

Сущность реакционного романтизма вскрыта Гончаровым в лице основного героя «Обыкновенной истории» — Александра Адуева. Почву, на которой вырастало это явление, Гончаров видел в крепостническом, дворянско-поместном строе жизни, в помещичьем воспитании.

Отчетливо и ярко изображены картины жизни и быта в имении Анны Павловны Адуевой. «Грачи», имение Адуевых, — типичный дворянско-поместный «уголок» дореформенной поры. В «Грачах» царят «тишина… неподвижность… благодатный застой». «Грачи» — полное олицетворение «патриархальной неподвижности докапиталистических отношений».[88] Узок и тесен мир грачевцев. Они ведут свое хозяйство по старинке, и потребляют сами почти все, что производят.

Все зависит здесь от прихоти хозяина. «Здесь ты один всему господин», — говорит помещица Адуева своему сыну.

Молодой Адуев о горе и бедах знает только «по слуху» — «жизнь от пелен улыбается ему». От этого «будущее представляется ему в радужном свете». Мать постоянно твердит: «Ты первый в мире», профессора прочат ему, что он «пойдет далеко». Но большей бедой для него было то, что мать «не могла дать ему настоящего взгляда на жизнь и не приготовила его на борьбу». Праздная барская жизнь и безделье развили в Адуеве «преждевременно сердечные склонности» и чрезмерную мечтательность.

Цель и счастье жизни он видит не в труде и творчестве на пользу общества (трудиться казалось ему «странным»), а в «возвышенном существовании», в непрерывном ощущении душевного восторга, в пленительных, но бесплодных мечтах о славе, подвигах, «колоссальной страсти», любви, — во всем том, что приводит его в «сладкий трепет». Его душа «утопает» в холеном теле, и он не задает себе вопроса, «зачем дана жизнь».

С балкона адуевского дома взору открывается картина «благодати». Она как будто не таит в себе никакого неблагополучия. Но это только видимость, а по существу перед нами идиллия отсталости, медленного, но неуклонного упадка дворянско-поместного, крепостнического хозяйства.

В «Обыкновенной истории» Гончаров рисует действительность начала тридцатых годов, когда уже стало очевидным, что и Россия вступила на путь капиталистического развития и когда деревенская «идиллия» тоже начала втягиваться в это движение. Капитализм, по словам Ленина, разрушил патриархальную замкнутость всех слоев общества, которые «прежде не выходили из узкого круга домашних, семейных отношений»[89], и «выталкивал» из патриархального захолустья их обитателей.

Противоречия реальной жизни доходят и до грачевских обитателей. Их безмятежное существование нарушено. В сознании Адуева возникают непривычные стремления, его «что-то манит вдаль», но что именно, он не знает. Ему вдруг «тесен стал домашний мир». В деревне он не видит поприща для себя. И если для Анны Павловны Адуевой Петербург «омут», то для ее сына он «обетованная земля».

И вот наш герой, напутствуемый простодушной матерью, «весь расплаканный», уезжает искать счастья, «делать карьеру и фортуну». Он является «на главную арену деятельности в Петербург». Это начало той «Обыкновенной истории», в результате которой, по выражению Белинского, «трижды романтик» Александр Адуев переродился в бездушного и расчетливого дельца.

Суть адуевской романтики — ее фальшь — начинает раскрываться уже в первых столкновениях избалованного ленью и барством мечтателя-племянника с практическим и умным дядюшкой.

Адуев-старший, у которого «и служба, и завод», и дела идут «не плохо», на каждом шагу жестоко высмеивает напускную, беспочвенную мечтательность Адуева-младшего: «Твоя глупая восторженность никуда не годится», «с твоими идеями хорошо сидеть в деревне», «забудь эти священные да небесные чувства, а приглядывайся к делу», — твердит он постоянно племяннику. Но молодой герой долго не поддается его нравоучениям. «А разве любовь не дело?» — говорит он. Он не хочет думать «о презренной пользе труда», а хочет «жить такой жизнью, какой не бывает», боится стать «простым и обыкновенным человеком, как все». После первой неудачи в любви Александр Адуев жалуется «на скуку жизни, пустоту души».

Ему нравится играть роль страдальца. Воображение его ищет то Онегина, то какого-нибудь героя из произведений ложноромантической школы — бледного, грустного, разочарованного. Адуев опошляет идеи и чувства пушкинской поэзии. «Малый байронствует», — язвительно говорит про него Петр Иванович Адуев. Молодой Адуев выглядит как убийственная пародия на ходульных и выдуманных романтических героев. Он любит принимать романтические позы перед избранницами своего сердца, но нигде так полно не обнаруживается его сущность, как в любви к женщине. В любовных конфликтах Александра Адуева выразились самое необузданное самолюбие и самый отвратительный эгоизм.

В своих неудачах Адуев обвиняет не себя, а человечество, судьбу и, конечно, дядюшку. Он укоряет его за то, что тот ему «представил жизнь в самой безобразной наготе», что «перед ним разостлалась, как степь, голая действительность». Охваченный глубокой апатией, Адуев проводит дни за днями на диване, вздыхает, «не знает что делать». В конце концов он приходит к неутешительному выводу: как бы не жить, лишь бы прожить, и ищет «сна души». Эта адуевская апатия ничем не отличается от обломовской.

Такие люди «с помертвелыми от романтизма лицами» (по меткому выражению Валерьяна Майкова) действительно встречались тогда в обществе.

«Еще недавно были они (то есть эти романтики. — А. Р.) «героями нашего времени», — замечал Белинский, — теперь на них мода проходит, но их все еще много, и они еще не скоро переведутся. Притом же они не столько переводятся, сколько изменяются, принимая новые формы. Поэтому они разделяются на множество оттенков, заслуживающих подробного исследования».

«Обыкновенная история» Гончарова явилась как бы прямым откликом на этот призыв Белинского.

В критике отвлеченного, враждебного жизни и литературе романтизма Гончаров, более чем в каких-либо других вопросах, был солидарен с Белинским, следовал за ним как художник.

В «Обыкновенной истории» Гончаров представил, подробно исследовал один из оттенков романтизма, одну из разновидностей типа романтиков сороковых годов.

Было бы грубой ошибкой не видеть, что Александр Адуев отличается от типа либеральных романтиков сороковых годов. В его облике нет даже намека на романтику либеральных исканий, на стремление к проповеди гуманизма. Критику этого типа романтиков Гончаров осуществит позднее в лице старого мечтателя Райского в «Обрыве».