Михаил Ребров - Космические катастрофы. Странички из секретного досье

— Я написал неправду? — допытывался у того, кто имел право запрещать или разрешать.

— У каждого своя правда, — прозвучало в ответ.

— Не бывает такого, она общая для всех. Когда не врешь, легче жить, не надо всю жизнь помнить, что ты соврал.

— Иногда ложь нужна для дела, есть так называемая святая ложь… И не делайте вид, что не поняли меня, — начинал раздражаться мой собеседник. — Честь государства и партии нельзя не защищать. А вы хотите лить грязь на себя и других. Зачем?

— Честь и ложь несовместимы, их нельзя ставить рядом.

— Идите! — это резкое и злое означало, что аудиенция закончена.

— Рукопись я оставляю. Пусть она жжет вам совесть, — повернулся и ушел.

И только через восемь лет мне удалось вкратце рассказать о том драматичном полете в "Красной звезде".

Василий Лазарев и Олег Макаров потому и выдержали испытание в космосе, что многое постигли на земле

XV. В плену орбиты

Вот так проходил полет. Экипаж снова вышел в эфир. Ответа нет. Рукавишников включил все средства связи и открытым текстом передал: "Всем!.. Всем!.. Всем!.. Я- "Союз-33", я — "Союз-33"… — и далее о сложившейся ситуации. Он надеялся, что морские корабли — под ними была ночная Атлантика — или радиолюбители услышат голос с орбиты, и мир узнает о катастрофе, что произошла в космосе.

"Может быть, мне все-таки удастся вырваться! За несколько часов до неминуемой смерти…"

Тот, кто попал в плен орбиты, внимательно разглядывал летящий рядом русский корабль. Он разворачивался, короткие языки-струйки "вытекали" из носовых сопел. Работал автомат коррекции…

"Я обниму этого парня, как брата после долгой разлуки, едва только он втащит меня в свою махину. И с удовольствием отправлюсь с ним домой кружным путем!"

Чувство избавления медленно просыпалось и захлестывало его. Он понимал, что возвращается к жизни, и улыбался…

"И вообще мне всегда хотелось посмотреть, как выглядит их корабль изнутри…"

Это строки из фантастического романа Мартина Кэйдина "Потерянный на орбите". Летчик-испытатель, переживший много тяжелых минут в воздухе, он стал консультантом президента США по вопросам космонавтики. Книга появилась в 1964 году. Пилотируемые полеты только набирали силу, но автор попытался представить возможный исход каждого полета. Однако захватывающие коллизии его повествования меркнут перед правдой жизни.

Говорят, надежда умирает последней. Это относится к миру, где нет ничего вечного. Но как порой хочется, чтобы надежда жила по возможности дольше, а еще лучше, чтобы не умирала совсем.

… Холодный степной ветер налетал на "площадку" резкими упругими порывами, грохотал в фермах обслуживания, унося голоса тех, кто готовил ракету. Стартовики, привыкшие к капризам погоды, с надеждой ожидали прогноз синоптиков. Но метеослужба Байконура не радовала.

Тревожился и Николай Рукавишников — командир корабля "Союз-33", который на исходе 10 апреля 1979 года должен был начать путь к орбитальной станции "Салют-6". Степные ветры, перебивая друг друга, в межсезонье в этих местах появляются часто. У ветров характер, как у людей. По весне они носятся в пространстве озорные, свистящие, не зная куда себя деть от радости, разбрасывая по просыпающейся степи красно-желтые лепестки низкорослых тюльпанов. Свой норов у летних ветров, в пору, когда еще не наступила жара. Эти по-своему хороши, ласковые, напоенные свежестью. Притомившись за день, они без всяких капризов укладывались к вечеру в складчатых неровностях степи, прятались за бугорки и не тревожили никого до самого утра. Но были и злые, как в том декабре, когда Николай Рукавишников стартовал второй раз. Они начали подниматься песчаными пыльными вихрями, вихри разматывали по степи клубочки перекати-поле, бросали в лицо колючий снег или льдинки замерзающего налету дождя. Когда налетал такой вихрь на пусковую площадку, даже стальная махина ферм, окружающих ракету, тускнела в сером буйстве снежной пыли.

Нечто подобное было и в тот день. Николай знал, что есть ограничения "по ветру", что допускаемый предел 25 метров в секунду, что пока "степняк" еще не набрал силу, но к вечеру обещали усиление. Однако на Байконуре приняли решение старт не переносить. Было 20 часов 34 минуты, когда экипаж начал отсчет полетного времени.

— Десять секунд — полет нормальный! — хрипело в наушниках, но командир понимал, что эти первые секунды — все равно что ничего. Надо подождать еще чуть-чуть. Вот сейчас будет отделение "боковушек"…

— Тридцать секунд — полет нормальный! Тангаж и рыскание в норме!..

— Еще чуть-чуть, — успокаивал себя.

— Сорок секунд…

— Сорок. Это уже хорошо. Идет ракета, идет… Пока! И дальше бы так шла.

— Есть отделение!..

Невозмутимый Николай Рукавишников. В жизни он совсем другой: веселый, улыбчивый, добрый…

Четвертый рейс по программе "Интеркосмос" (в нем участвовал космонавт Болгарии Георгий Иванов) миновал этап вывода, и корабль вышел на промежуточную орбиту. За первые сутки полета были выполнены все тесты, три маневра дальнего сближения, бортовые системы "Союза-33" работали нормально. Приближался самый ответственный момент, от которого зависел успех международной экспедиции. Корабль и станцию разделяли шестнадцать километров. Система радиоизмерений "Игла" работала в индикаторном режиме, выдавая экипажу и операторам Центра управления данные о дальности и скорости сближения. Расстояние между космическими объектами планомерно сокращалось.

— Дальность девять, — сообщили "Сатурны". — Включаем БУС.

БУС — это сокращенное название блока управления сближением. На этом участке полета работала автоматика. Ее электронный мозг быстро и безошибочно анализировал параметры относительного движения корабля и станции, сравнивал их с расчетными, а автоматическое устройство четко выдавало команды на разгон, торможение и компенсацию боковых отклонений.

— Дальность четыре километра, — доложил по циркуляру оператор по контролю сближения.

— Станцию наблюдаем, — отозвались "Сатурны". — Объект расположен на четыре клетки вверх, точно по центру.

В переговоры с Землей включились и "Протоны" (позывной В.Ляхова и В.Рюмина, которые находились на станции "Салют-6").

— Коля, ты чем стучать будешь? — весело спросил Ляхов.

— Как и положено, — отозвался Рукавишников. — У нас для вас гостинцы, отличный гостевой набор для дружеского ужина.