Джонатан Котт - Рядом с Джоном и Йоко

Но такое происходит не только со мной. Взять хоть Мика. Он последовательно выдавал один хороший альбом за другим целых двадцать лет, и что, они дали ему перевести дух? Разве они сказали: «Только посмотрите на него, он номер один, ему тридцать шесть лет, а он только что записал прекрасную песню Emotional Rescue»? Она очень нравится мне, она очень нравится многим людям. И да поможет бог Брюсу Спрингстину, когда они решат, что он больше не божество. Я не знаком с ним, не такой уж я общительный, но я столько хорошего слышал о нем от людей, которых уважаю, что могу вылезти из кровати и пойти посмотреть его концерт. Сейчас его фанаты довольны. Он рассказывает им про тачки, про то, как нажираться и снимать девок, да про что угодно — и это о том, что их радует. Но когда он решится посмотреть в лицо своему успеху, повзрослеет и продолжит писать все это снова и снова, они ополчатся на него. И я очень надеюсь, что он сдюжит. Все, что ему нужно, — это посмотреть на нас с Миком. Тут постоянно сплошные взлеты и падения, падения и взлеты; конечно, так все и будет, мы что, машины? Они чего хотят от чувака — чтоб он убил себя на сцене? Им хочется, чтобы мы с Йоко покончили с собой на сцене? Что осчастливит этих мелких говнюков? Но вот когда они написали, что From Me to You «ниже уровня Beatles», я впервые понял, что нужно продолжать в том же духе, что есть некая система, в которой ты у руля, и тебе нельзя останавливаться.

Watching the wheels[118] — какие колеса имеются в виду?

Да вся вселенная — колесо, так? Колесики крутятся и крутятся. В основном мои собственные. Но, знаешь, наблюдать за собой — то же самое, что наблюдать за кем-то еще. А я наблюдаю за собой с детства.

Что касается ребенка… нам все еще тяжело. Я не самый прекрасный папаша на свете, но делаю все возможное. Я страшно раздражителен, я впадаю в депрессию. Мне то хорошо, то плохо, то хорошо, то плохо, и ему приходится с этим мириться — отбираешь у него что-то, а потом даешь, отбираешь и даешь. Не знаю, как на него это повлияет в дальнейшей жизни, но физически я был с ним.

Все мы эгоисты, но, полагаю, так называемые художники — эгоисты вдвойне: сделать Йоко, или Шона, или кота, или кого бы то ни было значительнее себя самого, значительнее всех своих падений и взлетов, всех своих мелких мыслишек — это очень тяжело. Конечно, есть и награда за это, и радость, но все же…

В общем, тебе приходится бороться со своими врожденными эгоистическими инстинктами.

Ага, это та же фигня, что с наркотой или фастфудом вместо занятий спортом. Это так же сложно, как отдать себя ребенку, совершенно неестественно. Может, нас просто всех так воспитали, но дико тяжело думать о ком-то еще, даже о собственном сыне, на самом деле думать о нем.

Но ты же размышляешь о нем в песнях вроде Beautiful Boy.

Да, но это-то легко… это живопись. Гоген застрял на ебучем Таити, рисуя картину для своей дочери, если, конечно, экранизация, что я смотрел, не врет, так? Короче, он на ебучем Таити рисует картину, дочь помирает в Дании, не видя его типа двадцать или сколько там лет, у него какая-то венерическая дрянь, и он сходит на этом Таити с ума. И вот он умирает, а картина сгорает, так что никто не видит шедевр всей его ебаной жизни. И я постоянно думаю о подобных вещах. Короче, я написал песню о ребенке, но, как по мне, лучше бы я провел время, гоняя с ним мяч, вместо того чтобы писать о нем ебучую песню. Но играть для меня — самое сложное. Я могу делать все, кроме этого.

Не можешь играть?

Играть — нет, не могу. Я пытаюсь, изобретаю какие-то штуки, могу рисовать, смотреть с ним телек. Вот тут я хорош, любое говно могу смотреть, поскольку вообще не надо шевелиться. И я могу разговаривать с ним, могу ему читать, гулять с ним и водить в кафешки.

Это странно, потому что все твои рисунки и многие песни очень похожи на игру.

В песнях это, видимо, от Пола, а не от меня.

А что насчет Good Morning Good Morning? Это же твоя песня. И она прекрасна. Такой веселый «один день из жизни» повзрослевшего парня, который после работы бесцельно слоняется по городу, потому что ничего не происходит, все закрыто и все уже почти спят, а ему не хочется идти домой. И вот он бредет мимо своей старой школы и знакомится с девчонками, а потом идет на концерт, и, хотя сказать ему нечего, все у него в порядке.

О, это всего лишь упражнение. У меня была неделя на написание песен для Pepper. Good Morning Good Morning — фраза с рекламы хлопьев Kellogg’s, вот до чего я дошел, чтобы написать эту песню.

Читая «Леннон вспоминает» [легендарное интервью Яна Винера 1970 года] или интервью в Playboy [взятое Дэвидом Шеффом в сентябре 1980-го], я понял, что вечно жалуюсь, как мне тяжело писать или как я ужасно страдаю, когда пишу, как почти каждая песня, что я когда-либо писал, оборачивалась для меня совершеннейшей пыткой.

Большинство из них были пыткой?

Да вообще! Я вечно думаю, что в них ничего нет: эта дерьмо, та недотянута, эта не откровение, та дрянь, а даже если откровение и случается, я сижу и думаю: «Да что это за хрень, блин?»

Похоже, у тебя просто творческий запор.

Глупость все это. Я просто думаю: «Боже, как это было тяжело, я шел по неправильному пути». (Смеется.) А потом я понял, что все эти годы говорил так про каждую запись и каждую песню за исключением десятка — типа тех, что были даны мне Богом и взялись ниоткуда.

А с песнями, которые ты писал для Double Fantasy, было легче?

Не-а. Вообще-то у меня пять лет заняло это дело. Сначала страдать пять лет запором, а потом просраться за три недели. (Смеется.) Физически я действительно написал альбом за три недели. Есть такая дзенская история, которую мне как-то рассказала Йоко, а я, возможно, пересказывал ее в «Леннон вспоминает» или в «Playboy забывает». Король послал гонца к художнику с требованием написать картину. Гонец дал художнику денег, и тот сказал: «О’кей, возвращайся попозже». Короче, через год гонец вернулся к художнику со словами: «Король ждет свою картину», — а художник ответил: «Секунду», — и написал картину прямо при гонце. Посланник возмутился: «Король заплатил тебе двадцать тысяч баксов за это говно, а ты тратишь на него всего пять минут?» — а художник ответил: «Да, но я год потратил, думая об этом». Так что я бы в жизни не написал Double Fantasy, если б у меня не было этих пяти лет.