Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

Федеральный канцлер Эрхард с самого начала выступал против истечения срока давности, это значит, что он был за преследование нацистских преступников и в будущем. Он считал правильным, чтобы в этом высоконравственном вопросе каждый решал по собственной совести. Кроме того, он считался с либеральным партнером по коалиции, а СДП единодушно выступила за то, что сроки давности должны соблюдаться. Так канцлер упустил возможность принять директивное решение в кабинете министров. И проиграл!

Это не было трагедией, поскольку мнение Эрхарда было решающим. После очень эмоционально насыщенных и все же деловых дебатов, ставших своего рода «звездным часом» немецкого парламентаризма, большинство членов бундестага проголосовало за то, чтобы отодвинуть истечение сроков наказания на три года. Лишь позже истечение сроков было отменено совсем. Депутаты были свободны от влияния партии в своем решении. В бундестаге также отменили обязательное голосование членов фракции. Это точно соответствовало поведению Эрхарда и кабинете министров. И все же в его решении, с нравственной точки зрения совершенно безупречном, опять увидели доказательство его слабости как руководителя. На этот раз это было нечестно, но не могло уже никого удивить после всего того периода, пока Эрхард был бундесканцлером.

Во внешнеполитических вопросах Эрхард считался особенно неопытным в начале своей карьеры. Отсутствие такого опыта Аденауэр постоянно приводил в качестве основного аргумента против того, чтобы Эрхард стал канцлером. В самом деле, с 1963 года отношения с Францией стремительно ухудшились. Часть вины лежала на Эрхарде, но он, несомненно, не был единственным ответственным за эту ситуацию.

Немецко-французские отношения миновали пик уже в последние месяцы правления Аденауэра. Фотография, запечатлевшая объятия двух великих людей, Аденауэра и де Голля, последовавшие после подписания немецко-французского договора о дружбе в величественных помещениях Елисейского дворца, вошли во все учебники истории. Как никакой другой, этот жест стал символом удачного сближения, даже тесной дружбы между двумя народами, которые в прошлом слишком часто ожесточенно сражались друг с другом на кровавом поле битвы. Однако прекрасный образ единодушия был обманчив. Договор о дружбе чуть было не потерпел крушение в бундестаге. Сам Эрхард, тогда еще министр экономики, с жаром нападал на эту идею. Дело было не в том, что немецкие критики договора выступали против примирения с Францией. Никто и не думал продолжать невообразимую кровную вражду. Протест против Елисейского договора имел другие причины.

За несколько дней до подписания французский президент де Голль 14 января 1963 года на сенсационной пресс-конференции наложил вето на присоединение Великобритании к Европейскому экономическому сообществу. Правительство в Лондоне как раз стремилось к такому присоединению. Без предварительной договоренности со своими партнерами по ЕЭС де Голль захлопнул дверь перед носом британцев, к которым он в тот период относился как к «троянскому коню американцев». Де Голль же хотел большей независимости для Европы, он мечтал о «Европе без США». С другой стороны, это противоречило представлениям о Европе не только Людвига Эрхарда, но и многих других. Разве немецко-французский договор о дружбе не должен был в этом контексте обеспечить существование отдельной оси Бонн — Париж и выступить одобрением антибританской и антиамериканской политики де Голля? Именно этого опасались Эрхард и другие противники Елисейского договора.

В первый раз в бундестаге вспыхнули разногласия между «атлантиками» и «голлистами». Бундестаг одобрил немецко-французский договор лишь после того, как ему была предпослана преамбула. В ней подтверждался крепкий союз Федеративной республики с США и выражались надежды на будущее расширение ЕЭС, с учетом прежде всего Великобритании. Эрхард был сильно обрадован, французский президент — возмущен. По мнению де Голля, эта преамбула обесценивала весь договор. Короткая эйфория дружественных немецко-французских отношений закончилась горьким похмельем.

Все это не было хорошим залогом гармоничного будущего. Именно поэтому в Париже приход Эрхарда к власти был воспринят скорее со скепсисом, хотя поначалу обе стороны добросовестно старались поддерживать хорошие отношения. Первую заграничную поездку в роли канцлера Эрхард предпринял во Францию. Официально Эрхард и де Голль выразили удовлетворение ходом переговоров. Но в действительности вряд ли что-то изменилось по спорным вопросам. Оба пропустили слова собеседника мимо ушей.

Частично дело было в уже упомянутом выразительном стиле Эрхарда. В комплексных вопросах политики иностранных дел одной харизмы было недостаточно, здесь важна была точность. Эрхарду это не подходило. Герман Кустерер, в то время переводчик в Министерстве иностранных дел, в первую очередь мог бы вознести жалобу на Эрхарда: «Людвиг Эрхард, обычно считающийся хорошо владеющим словом, был тем «клиентом», который стоил бы мне лучших трудов». Частенько приходилось попотеть, ведь он не заканчивал предложения — это случалось и особенности тогда, когда он становился критичным, — а бросал слово «но», спеша начать новую фразу, которое вовсе не было противопоставлением, а вводным словом в затруднительном положении. Но от переводчика не терпят полуфраз. А в случае с Эрхардом эти недосказанности не были вопросом языковой беспомощности, а скорее проблемой содержания, нежелания и невозможности занять однозначную позицию».

Отягощало ситуацию еще и то, что между Эрхардом и де Голлем не было ни деловой, ни личной связи. Они по природе своей были чересчур разными, а их политические позиции — чересчур противоположными. Де Голль хотел стать олицетворением «Славы великой Нации», он любил пафос, мыслил категориями национального государства и склонялся к этатизму. Эрхард, напротив, был сама простодушная созерцательность, верил в слияние наций в глобальном единении свободной торговли и ненавидел любые формы экономического дирижизма. Но сильнее всего немецкий канцлер и французский президент расходились во взглядах на роль США в Европе. Де Голль хотел превратить Францию посредством союза с Западной Германией в сильнейшую державу в Западной Европе. США и Великобритании нечего было здесь делать. Эрхард, напротив, был настроен проамерикански и отстаивал свою идею «братской и свободной Европы». Здесь не было места для каких-либо обособленных союзов, в том числе и для союзов между Германией и Францией. Эрхард хотел быть хорошим партнером для всех без исключения европейских государств. Поэтому он особенно был озабочен немецкими отношениями с Великобританией и более мелкими государствами, такими как Нидерланды или Дания, поскольку последнее Аденауэр скорее оставил в стороне. Премьер-министр Нидерландов Йозеф Лунс так высоко ценил Эрхарда, что признавался: «Этот канцлер мог бы быть голландцем». У де Голля эта политика Аденауэра, естественно, не находила много понимания. После визита де Голля в Бонн в июне 1964 года дело дошло до открытого противостояния.