Валерий Фефёлов - В СССР инвалидов нет!..»

— Но ведь вы только вчера его «уточняли»… — отвечаю я.

— Нет, надо уточнить еще раз.

Они выкатили машину наполовину из гаража и Шекк с гаечными ключами бросился снимать передний номерной знак. Я попытался вмешаться, но на коляске было невозможно проехать через узкое пространство между гаражом и машиной. Злорадно поглядывая на мои тщетные усилия проехать, Шекк торопливо откручивал болты. Видя, что на сотрудников ГАИ никакие мои слова о незаконности подобного рода действий не оказывают никакого влияния, я слез с коляски и пополз в гараж. Закрыв номерной знак своим телом, я потребовал прекратить беззаконие: «Можете хоть убивать меня, но снимать номера не дам».

— Мы хотим по-хорошему, Валерий, — с угрозой сказал Попков.

— Если хорошим делом вы считаете снять номера с машины парализованного инвалида, то и говорить мне с вами не о чем.

Видя, что дело усложняется, сотрудники ГАИ не решились оттаскивать меня на глазах у собравшихся соседей. Шекк и Попков сели в милицейскую машину и уехали…

Между прочим, был момент, когда сотрудники КГБ в «воспитательных целях» уже было хотели вернуть мне водительские права. Но если я снова буду вести себя «плохо», то права на управление автомобилем меня лишать снова. В одной из бесед сотрудников КГБ с моей женой произошел такой разговор:

Шибаев: Мы могли бы отдать Вашему мужу водительские права. Но мы не уверены, исправится он или нет… Поэтому мы хотели бы попросить Вас: если он будет продолжать заниматься своей деятельностью, Вы должны будете нам помочь, чтобы мы могли снова отобрать у него права.

Жена: Что я должна сделать?

Шибаев: Ну, например, Вы бы поехали со своим мужем на машине куда-нибудь в лес, предварительно нам об этом сообщив. Выпили бы в лесу вина, и все…

— Да нет, это непорядочно, не по-мужски… — возразил было подполковник Коровушкин.

— Почему непорядочно? — обрушился на него Шибаев, — нужно думать по-государственному и делать то, что необходимо в интересах государства.

В надежде, что я не буду чересчур утомителен читателю, я позволю себе рассказать еще об одном случае. Было это почти накануне моего выезда из СССР, в середине 1982 года. Через народный суд мне наконец-то удалось отвоевать еще одну путевку в санаторий. 12 мая того года я приехал в санаторий «Славянский», который и находится в г. Славянске Донецкой области. Через две недели дежурная медсестра отделения объявила о предстоящей беседе зам. главного врача с больными в клубе. Настойчиво предлагалось явиться на беседу и мне, — «беседа эта касается всех, поэтому и Вы должны быть там…». Спустя полтора часа, когда я снова появился в палате, узнаю, что все имеющиеся в шкафу чемоданы и сумки больных по палате перенесены в камеру хранения, в том числе и мои вещи. Через некоторое время меня вызывает к себе главный врач санатория Деревянко. Еду к нему на коляске и вижу, кроме Деревянко по разным сторонам его кабинета сидят еще трое мужчин.

— Вот, Валерий Андреевич, при транспортировке Вашей сумки из нее выпали бумаги, содержащие антисоветский характер, — говорит Деревянко, — поэтому мы вызвали этих товарищей, которые хотели бы с Вами побеседовать.

Узнаю на столе главврача мои «выпавшие из сумки» бумаги: 2 Бюллетеня (№№ 8 и 10), газета «Русская Мысль» и др.

— Мне хотелось бы узнать, — спрашиваю я Деревянку, — как из запертой сумки они попали к Вам на стол. Они не могли выпасть, их можно было только выкрасть.

— Нет-нет, — вступает в разговор один из сидевших ближе всех ко мне мужчина, — они выпали…

— И мы считаем, — добавляет другой, — что наличие у Вас этих материалов несовместимо с Вашим пребыванием в санатории.

— Извините, — спрашиваю я, — но я вас еще не знаю. Может скажете, кто Вы?

— Мы из госбезопасности г. Славянска.

— Ну, тогда представьтесь.

После некоторых колебаний сидевший ближе ко мне достает книжечку старшего лейтенанта КГБ Попова.

— Да-да, — не унимается второй, — эти документы и Ваше пребывание здесь несовместимы, и мы будем ставить вопрос о выписке Вас из санатория.

— А Вы кто будете? — спрашиваю.

— Я секретарь парторганизации санатория, но… может быть не обязательно показывать Вам свои документы?!.

— Пожалуй, не обязательно, — соглашаюсь я.

Вступает в разговор до сих пор молчавший 4-й мужчина:

— Откуда у Вас эти документы, кто Вам их дал?

— Это мои личные бумаги, и потом я еще не знаю кому отвечаю?..

«4-й» замялся. По всему было видно, что это был сам начальник славянского Управления КГБ.

— Какое это имеет значение?

— Очень простое, я не разговариваю с незнакомыми мне людьми на такие темы.

— Хорошо, — «выручает» «4-го» Попов, — тогда этот вопрос задаю Вам я.

— Я не считаю для себя необходимым отвечать на этот вопрос.

— Почему?

— Потому что такому же допросу подвергнется и тот, у кого я взял эти документы.

— А зачем Вы пишете в «Русскую Мысль»? — снова спрашивает «4-й», разворачивая газету. — Вот тут есть Ваша статья о А. Марченко.

— Потому что он — инвалид, потерявший свое здоровье в тюрьмах и лагерях, — отвечаю я. — А сейчас он получил новые 15 лет лишения свободы.

— Но зачем же это писать в махровой антисоветской газете?

— Мне все равно какого Вы мнения о «Русской Мысли». Я считаю, какая бы газета ни опубликовала правду об этом человеке, правда эта все равно останется правдой.

— Нам известно, что Вы связаны и с западными организациями… — слово «западные» у «4-го» прозвучало настолько саркастически, что при этом он даже поморщился. — Зачем Вам это нужно?

Новая уловка КГБ: зачем перечислять какие именно «западные организации», а вдруг попадется?..

— Я не отрицаю своих отношений с западными инвалидными организациями, — подчеркнул я это слово. — А зачем мне это нужно, Вы никогда не были инвалидом, чтобы это понять.

В своих беседах с кагебешниками я старался всегда допускать некоторую свободу в своих выражениях. По их поведению я видел, что препятствием к более жестоким и суровым мерам ко мне была все-таки моя инвалидность и то, что я был известен не только узкому кругу людей. «Вам не деньги нужны, вы не для этого занимаетесь всем этим, — заметил однажды подполковник КГБ Коровушкин, — вы политический капитал копите…» Поэтому, в конце разговора, на предложение работников КГБ уезжать из санатория я категорически отказался. «Если им надо, пусть отправляют с милицией, — подумал я. — Пусть на виду у всех грузят меня в „воронок“ и везут на вокзал». И действительно, вскоре мой лечащий врач приносит подписанный Деревянко «Приказ» о моей досрочной выписке из санатория. Причем в «Приказе», помимо найденных у меня «антисоветских документов» значится еще и их «распространение».