Борис Егоров - Аполлон Григорьев

Наверное, характеру Островского, как бы ни пользовались успехом его серьезные и оригинальные рецензии, была чужда деятельность литературного критика, тем более ему оказалась чужда роль руководителя и редактора — он все-таки был по натуре свободный художник, его больше интересовало собственное художественное творчество; да еще ему надоели частые конфликты с Погодиным. И как только в «молодую редакцию» вошел Ап. Григорьев, явно жаждущий «примировать», возглавлять группу, Островский стал отходить от руководства и передоверять свои функции Григорьеву.

Легенда о том, что Григорьев как бы вытеснил Островского, совершенно ложная, она ни на чем не основана. Сохранилось письмо Островского к Погодину (осень 1851 года), где он просит издателя об отставке от редакторства. А в «молодой редак­ции» драматург по-прежнему оставался идейно-художественным символом, его творчество периода «мрачного семилетия», от «Банкрута» до «Бедной невесты» и «Не в свои сани не садись», развивалось именно в русле идеалов «молодой редакции»; как сам Островский отметил в письме к Погодину от 30 сентября 1853 года, от обличения в первой пьесе он перешел далее к изображению прежде всего положительных начал народного быта.

А Григорьев вошел в «молодую редакцию» на закате 1850 года: первая его рецензия в обновленном «Москвитянине» появилась в № 17, то есть в первом сентябрьском номере (журнал при «молодой редакции» стал выходить два раза в месяц), а уже с начала 1851 года он выступает как один из самых плодовитых сотрудников. Видимо, с конца 1850 года он и стал негласным руководителем молодых, ибо явно по его инициативе с января 1851 года в «Москвитянине», подобно другим толстым журналам, стали публиковаться ежемесячные обозрения текущей периодики, которые составляли, кроме него, главные участники «молодой редакции».

Каким образом Григорьев вошел в этот новый круг друзей? Т. Филиппов, явно преувеличивая свою роль в создании «молодой редакции», и в отношении Григорьева считал себя главным «вводителем»: якобы когда Григорьев стал преподавать в 1-й московской гимназии, он там сблизился с учителем Филипповым, который и ввел коллегу в группу Островского. Вряд ли это соответствует действительности: Григорьев поступил в гимназию 15 марта 1851 года, а он в это время был уже ведущим деятелем «молодой редакции». Трудно сказать, познакомился ли он с Филипповым только в 1-й гимназии, или раньше, скорее всего – раньше, когда стал активно участвовать в «Москвитянине». С кем он явно был знаком уже несколько лет — это с Островским. Имеются сведения, что он познакомился с ним в 1847 году, у В. Н. Драшусова в «Московском городском листке», где сам он, как мы знаем, был чуть ли не главным сотрудником, а Островский тоже поместил несколько драматических отрывков. Вполне возможно, что тогдашнее знакомство было шапочное, ни о какой дружбе той поры мы не знаем.

А сближение с «молодой редакцией» могло произойти само собой, благодаря давнему знакомству Григорьева с Погодиным. После того как Краевский отказался от сотрудничества с Григорьевым (последняя его статья в «Отечественных записках» появилась в сентябре 1850 года), а в «Пантеоне» тоже не было надежды на дальнейшие после января публикации, наш Аполлон оказался на мели и снова, наверное, обратился к Погодину, а в 1850 году уже никак было не миновать «молодой редакции». Тем более что путь Григорьева последних лет очень был схож, как уже говорилось, с путем друзей Островского: к антизападническому недовольству чрезмерным обхаживанием эгоистической личности, к созданию новой социальной и нравственной опоры — народ! Народ не столько как крестьянская масса, сколько в виде городских низов и купечества. Крестьяне, считал Григорьев, как и дворяне, изуродованы крепостничеством, они принижены, они не свободны. А городской народ развивается свободно, широко, сохраняя традиционные обычаи, поверья, песни. У всех членов «молодой редакции» рос интерес к фольклору, к народной песне в особенности (это перейдет и в интерес к цыганской песне, вообще к «цыганщине»).

И вот тут роль Т. Филиппова в самом деле была велика, он ведь с юных лет замечательно исполнял народные песни. По его рассказу, переданному Н.П. Барсуковым, автором многотомного труда «Жизнь и труды М.П. Погодина», однажды на вечере у Островского «Филиппова просили спеть. После душевно пропетой им песни, которая на всех произвела впечатление, Григорьев упал на колени и просил кружок усвоить его себе, так как в его направлении он видит правду, которой искал других местах и не находил». Вполне правдоподобная сцена, экзальтированный Григорьев не один раз публично падал на колени, выражая свои страстные чувства.

Неофит был всегда открыт и доброжелателен, он быстро сблизился с группой Островского и немедленно вошел в «молодую редакцию». Хотя собрания молодых сотрудников должны бы были проходить в просторном доме редактора и издателя Погодина, но чинный профессор не очень-то зазывал своих помощников, да они и сами не слишком рвались заседать у шефа. Им хотелось простора и воли, поэтому собирались у Островского, у Н.И. Шаповалова, переводчика и режиссера домашних спектаклей. И часто теперь посещали дом Григорьевых. Участник собраний, актер и автор непревзойденных устных рассказов И.Ф. Горбунов вспоминал: «Гостеприимные двери Ап. Ал. Григорьева радушно отворялись каждое воскресенье. «Молодая редакция» «Москвитянина» бывала вся налицо: А.Н. Островский, Т.И. Филиппов, Е.Н. Эдельсон, Б.Н. Алмазов, очень остроумно полемизировавший в то время в «Москвитянине» с «Современником» под псевдонимом Ераста Благонравова. Шли разговоры и споры о предметах важных, прочитывались авторами новые их произведения. Так, Борис Николаевич в описываемое мною время в первый раз прочитал свое стихотворение «Крестоносцы»; Ал. Ант. Потехин, только что выступивший на литературное поприще, свою драму «Суд людской — не Божий»; А.Ф. Писемский, ехавший из Костромы в Петербург на службу, устно изложил план задуманного им романа «Тысяча душ». За душу хватала русская песня в неподражаемом исполнении Т.И. Филиппова; ходенем ходила гитара в руках М.А. Стаховича; сплошной смех раздавался в зале от рассказов Садовского; Римом веяло от итальянских песенок Рамазанова.

Бывали на этих собраниях Алексей Степанович Хомяков, Никита Иванович Крылов, Карл Францевич Рулье. Из музыкально-артистического мира А.И. Дюбюк, И.К. Фришман, певец Бантышев и другие. Не пренебрегал этот кружок и диким сыном степей, кровным цыганом Антоном Сергеевичем, необыкновенным гитаристом и купцом «из русских» Михаилом Ефремовичем Соболевым, голос которого не уступал певцу Марио». Помимо домашних встреч в собраниях «молодой редакции» большую роль играли известные московские трактиры и винные погребки. Упомянутый М.Е. Соболев был приказчиком находившегося на Тверской улице (на месте современного Глав-телеграфа) погребка Зайцева; хозяева владели еще помещением над погребком, где был большой зал, превращавшийся в клуб «молодой редакции» и всех близких ей любителей русского пения. Соболев, как вспоминает другой участник вечеров, писатель С.В. Максимов, «имел соперника только в одном Т.И. Филиппове. Слушать его сходились и такие мастера пения, как старик цыган, родной брат Матрены, восхищавшей Пушкина, – старик купеческой осанки, знавший много старинных былин (я со слов его записал нигде не напечатанную про Алешу Поповича, прекрасную). А заходил он сюда, между прочим, выпить самодельной мадерцы бутылочку и закусить ее, на условный московский вкус, либо мятным пряничком, либо винной ягодой. Видывали здесь и Ивана Васильева, известного и в Петербурге содержателя самого лучшего хора (в страхе, смирении и целомудрии), почтенного и всеми уважаемого человека, который и в компании Островского пользовался должным вниманием и любовью».