Себастиан Хаффнер - План «Ост». Как правильно поделить Россию

Но не будем погружаться в мечты. Германия имела Гитлера, и от Гитлера зависело (как всегда может сказать об этом социологическая школа описания истории), выйдет ли из этой ситуации объединенная и усиленная Европа или то, что из этого действительно получилось. «Я был последним шансом Европы», – сказал Гитлер в диктовках Борману в феврале 1945 года, и в известном смысле он был прав. Только он должен был бы добавить: «И я разрушил ее». То, что он ее разрушил – это было его второй большой ошибкой после первой, нагрузившей его немецкую европейскую политику его антисемитизмом. Чтобы понять, чем и почему он разрушил Европу (а именно дважды) мы должны несколько более детально рассмотреть его политику осенью 1938 года и летом 1940 года. При этом получается, что шанс, который предлагался ему дважды, он оба раза или не увидел или сознательно отбросил – двойное упущение, которое весит ровно столько же, как и более бросающаяся в глаза ошибка 1941 года, когда он напал на Россию и объявил войну Америке.

Сначала коротко факты. В марте 1938 года путем аншлюса Австрии Гитлер сделал из германского рейха великогерманский рейх, а в сентябре того же года Англия и Франция в мюнхенском соглашении согласились с дальнейшим подключением к этому великогерманскому рейху заселенных немцами краевых областей Богемии и Моравии. Мюнхенское соглашение означало много больше, чем просто расчленение Чехословакии, которая напрасно рассчитывала на свой союз с Францией. Оно практически означало политический уход Англии и Франции из восточной половины Европы и признание Восточной Европы до русской границы в качестве немецкой зоны влияния.

Тело Чехословакии, которое оставляло мюнхенское соглашение, впредь становилось воском в руках Гитлера. Польша и Венгрия, которым он позволил участвовать в чешском разбое, стали с этим его союзниками, а именно, слабыми союзниками более сильного. Румыния и Югославия, уже до этого экономически так тесно связанные с Германией, что можно было говорить о зависимости, должны были теперь также искать политически тесной связи с Германией, так как их союз с Францией был Мюнхеном обесценен. Болгария и Турция, старые немецкие союзники из Первой мировой войны, снова ориентируются на Германию.

Гитлер осуществил свою юношескую мечту: великая Германия стала господствующей державой для всех наследных государств старой Австрии. И, кроме того, всего пространства между Германией/Австрией и Россией, и все это без войны, с полного согласия Англии и Франции, в то время как Россия должна недоверчиво, но бессильно наблюдать эту концентрацию силы у своих западных границ.

Все, что теперь оставалось сделать, это упорядочить эту новую великогерманско-австрийскую империю, придать ей форму, а ее народам дать время, чтобы привыкнуть к новым отношениям. Война была для этого не нужна и то, что это должно было произойти без войны, было также негласным условием, с которым Англия и Франция дали свое согласие. Они ведь хотели приобрести в Мюнхене «Мир для нашего времени». Английский премьер-министр Чемберлен при своем возвращении из Мюнхена эту цель уже – преждевременно, как выяснилось – прокламировал как достигнутую, так как верил, что Гитлер теперь на годы будет занят мирной деятельностью. Ведь организация и консолидация огромной и неоднородной восточноевропейской зоны влияния, которую Чемберлен вместе с его французским коллегой Даладье освободил в Мюнхене для Гитлера, требовала, помимо такта и тонкого чутья, еще двух вещей: конструктивного государственного искусства – можно сказать, искусства государственного строительства, и терпения.

Но как раз этих свойств у Гитлера не было: он ведь даже своему собственному, существующему государству ни разу не смог (или не захотел) дать конституционный порядок. И еще меньше – вновь созданному государственному сообществу! Фантазии государственного мужа, которая требовалась бы для этого, Гитлер никогда не имел. И, что еще примечательно, судьба людей и народов, которая лежала теперь в его руках, его также не интересовала. Они были для него только вспомогательными народами, поставщиками сырья и стратегическим плацдармом для дальнейших предприятий.

У него не было также терпения, которое должно было бы присутствовать у того, кто должен организовать свою новую большую империю, а это ведь фактически было бы задачей всей жизни. Но самое позднее с 1925 года на уме у него было много большее: завоевание и подчинение России с подготавливаемым отключением Франции. И он хотел все, что ему представлялось, выполнить за время своей жизни. У него не было времени. В апреле 1939 года ему исполнилось пятьдесят лет, и он говорил: «Я хочу иметь войну лучше с пятидесяти, чем, если мне будет пятьдесят пять или шестьдесят».

Он ведь собственно хотел уже иметь войну даже в 1938 году. Мюнхенское соглашение, в котором и друг, и враг по праву видели сказочный триумф Гитлера, он сам ощущал прямо-таки как поражение: это произошло не по его воле, он вынужден был принять из рук Англии и Франции то, что он лучше бы взял силой, и он потерял время. Поэтому в 1939 году он развязал ту войну, которая не удалась ему в 1938 году. Путем совершенно ненужной военной оккупации и дальнейшего расчленения совершенно беззащитного и избитого до полусмерти тела Чехословакии он разрушил основу Мюнхенского соглашения. А когда Англия и Франция в ответ на это заключили или обновили союз с Польшей, он начал войну с Польшей и спровоцировал этим объявление войны Англии и Франции.

Но объявление войны – это еще не сама война. Для активного ведения войны против Германии в 1939 году Англия и Франция не были оснащены ни материально, ни психологически. Поэтому они предоставили Гитлеру возможность вести войну против них с его стороны. Он же был подготовлен к ведению войны против Франции и не был подготовлен к войне с Англией. «Уничтожение» Франции в планах Гитлера всегда рассматривалось как образец для собственно борьбы за жизненное пространство против России. И военная кампания против Франции в 1940 году стала также его крупнейшим успехом.

Англия, наоборот, планировалась в качестве союзника, по меньшей мере, в качестве доброжелательной нейтральной стороны. Гитлер не планировал подготовки к вторжению в Англию или к океанской морской и блокадной войне против Англии. Он справедливо боялся импровизированного вторжения – вследствие английского превосходства на море и в воздухе. Бомбовый террор доказал себя как плохое средство для того, чтобы отбить у Англии охоту воевать; он вызвал скорее противоположное. Так с лета 1940 года Гитлер повесил себе на шею нежелательную войну с Англией – первый признак того, что его политика в 1938/39 годах была ошибочной.