Александр Сенкевич - Елена Блаватская

Дом Эдди постоянно посещали с целью увидеть медиумические феномены самые разнообразные и необычные люди. Когда я увидел эту эксцентричную даму, я подумал, что это одно из таких лиц. Остановившись на пороге, я шепнул Капесу: «О! Посмотрите на этот экземпляр!.. Когда обед закончился, обе дамы вышли, г-жа Блаватская скрутила себе папироску, и я протянул ей огонь, чтобы иметь повод заговорить с нею».

Итак, Е. П. Блаватская и Генри Стил Олкотт встретились на ферме братьев Эдди 14 октября 1873 года. Они быстро поняли друг друга и стали закадычными друзьями. По многу часов они прогуливались по аллеям фермы, беседовали под кронами мощных буков, кленов и вязов, сверкавших золотом и темно-красной медью. Теплая и сухая осень стояла на дворе. У Е. П. Блаватской и Генри Стала Ол-котта оказались разные взгляды на природу происходящих на ферме феноменов. Полковник был убежден, что наблюдал настоящих пришельцев с того света. Он предпринял все меры, чтобы исключить обман: опечатал окно уборной, из которой призраки выходили в гостиную, осмотрел самым тщательным образом стены и двери и не обнаружил в них ничего тайного, ни параллельных двойных стен, ни каких-нибудь других маскировочных средств.

Блаватская кое-что поняла в действиях братьев Эдди, в их режиссуре. Братья были в большей степени схожи не чертами лица, а тем смелым авантюрным характером, который позволял им ошарашивать «живыми» картинами с того света находящихся во тьме неведения людей.

Комната, в которой происходило медиумическое действо, освещалась тускло горящей керосиновой лампой. На приподнятой над полом сцене, у самой стены, было сооружено что-то вроде кабинета, в глубине которого виднелся закрытый одеялом дверной проем. Зрители размещались на жестких, с прямыми, высокими спинками стульях.

Один из братьев, обычно это был Вильям, шаркающей ленивой походкой поднимался на сцену и усаживался на стул посреди кабинета. Звучала тихая мелодичная музыка, слышались нечеткие, вздыхающие голоса, какие-то печальные слова. Зрители словно прирастали к стульям, когда в дверном, расшторенном Вильямом проеме в зыбком полумраке возникали светящиеся руки, они порхали в воздухе, удлинялись, тянулись к зрительному залу, и дамы в первом ряду вскрикивали: их пышные прически обдувал могильный холод.

Вместе с тем животный страх смерти на время отступал, появлялось наслаждение потусторонним. Все с нетерпением ждали главного события — материализацию призрака. И укутанная в белый саван фигура наконец-то возникала на сцене как свидетельство реальности загробного существования. Мир теней оказывался ближе и роднее, чем находящаяся на краю света Россия, с которой у Блаватской тогда не было практически никаких связей.

В тот вечер, когда она решила разнообразить оккультный спектакль новыми персонажами, среди публики находились знаменитые люди: спиритический писатель и лектор Джеймс Пиблз, профессор музыки, мистик Лензбург и медиум из Чикаго миссис Керей. Другими словами, экзаменационная комиссия по принятию Е. П. Блаватской в круг профессиональных оккультистов была хотя и немногочисленная, но вполне солидная и авторитетная.

Елена Петровна не ударила лицом в грязь. Она все представила чуть-чуть по-иному. Внесла в спектакль братьев Эдди новые мизансцены, отрежиссировала его с большим артистизмом. Триумвират экзаменаторов пришел в восторг от увиденного, оценил по достоинству ее ум и находчивость. Она же сидела в зале среди зрителей, как в константинопольском цирке, и терпеливо ожидала своей очереди. К тому же она выполняла роль эксперта, совсем не выпячивая себя. Вот в чем была ее гениальная находка!

На сцене один за другим появлялись хорошо ей знакомые по грузинской жизни люди. Всем на удивление материализовался дух Михалко Гугидзе в национальной грузинской одежде, слуги тети Екатерины Витте, который ожидал ее и ее младенца в Кутаиси и довез до Тифлиса. По просьбе Елены Петровны он станцевал на сцене зажигательный кавказский танец — лезгинку. Зрители были в шоке. В нахлобученной по самые брови шапке возник в деревенской американской глуши разнаряженный купец из Тифлиса Хассан Ага, за ним — Сафар Али Бек, охранник-курд, сопровождавший ее по поручению Никифора Блаватского на Кавказе, у него в руках оказалась длинная, украшенная перьями дрофы пика. Укутанная в пуховый оренбургский платок, переваливаясь, как утка, и отдуваясь, вышла на сцену толстая старуха, — Блаватская признала в ней Верину крепостную няньку. Вслед за этой бабусей возник осанистый вельможный господин в черном строгом костюме и со Святой Анной на шее. Орден держался на красной муаровой, с двумя черными полосками ленте.

«Вы мой отец?» — едва выдохнула Елена Петровна. «Дядя!» — ответил тот укоризненно. Покраснев от стыда, она тут же оповестила собравшихся, что перед ними предстал материализовавшийся дух родного брата ее отца — Густав Алексеевич Ган, председатель на протяжении двенадцати лет уголовного суда в Гродно и умерший в 1861 году. Перед публикой он появился в мундире, в каком был погребен.

Глаза зрителей, естественно, вылезали из орбит от удивления, такой сногсшибательной экзотики они еще не видели.

Но самое поразительное происшествие случилось чуть-чуть позднее. Эта была словно последняя эффектная фраза в конце произведения, впечатляющая и надолго запоминающаяся.

Явившийся дух некоего Георгия Дикса передал ей непосредственно в руки отцовскую медаль, которая была получена Петром Ганом за храбрость в турецкой кампании 1828 года и находилась, как утверждала Елена Петровна, вместе с ним в гробу.

Крик, который исторгла Блаватская, рассматривая на ладони вновь вернувшуюся к ней из могилы семейную реликвию, был настолько естественным, что никто из присутствующих не заподозрил ее в притворстве. Он, казалось, исходил из самой глубины ее потрясенной души. Затем последовал короткий обморок.

Мизансцены, мастерски поставленные Е. П. Блаватской в спиритическом театре братьев Эдди, не отличались изощренным и тонким вкусом, но на зрителей они подействовали сильнейшим образом, выбили их из привычной колеи, а у наиболее нервных дам вызвали истерику. Тем, кто вдруг взял бы под сомнение ее комментарии, она была готова предоставить фотографическую копию живописного парадного портрета своего отца П. А. Гана, и всякий смог бы убедиться, что на его груди присутствует та же самая медаль.

На следующий день после сеанса с появлением близких и знакомых Блаватской она и мадам Магнон стремительно покинули ферму Эдди и вернулись в Нью-Йорк.

Генри С. Олкотт был потрясен не меньше других увиденным, о чем сообщил в газетном отчете. Она же пыталась навязать ему свое объяснение происшедшего, настаивая на том, что это был маскарад самых низших духовных организмов, которые материализуются с помощью жизненных органов несчастных медиумов, высасывая из них, как вампиры высасывают кровь, вещественные оболочки вместе с жизненной силой и здоровьем. Иными словами, эти духовные организмы облекаются в видимые облики тел, им вовсе не принадлежащих и еще не успевших окончательно разложиться. Они, переодетые в старые платья отошедших созданий, делаясь видимыми, как вороны в павлиньих перьях, дивят, морочат и пугают добропорядочных людей, которые воображают, что видят своих умерших близких.