Когда идет дождь… - Кира Самойловна Мартынова
Свободы!..
Шекспир.
— Ариэль. Я прилетел из стихии. Я — дитя стихии, — взлетели Элины руки. Сквозная. Прозрачная легкость и вдруг вихрь! Он подхватывает ее фигурку отрока с длинными ногами. Трепетные раскрылья ноздрей, и глаза, в которых таится жажда бури…
— Теперь ты сделал все. Крылатый дух, вернись к стихиям.
— Я свободен?
— Да…
— Я из стихии, к стихиям и умчусь… Вот моя прощальная песенка:
«Что там бури и ненастье,
Береги любовь!
И потерянное счастье
Обретешь ты вновь…»
— Эту песенку я придумала сама. Я не буду ее петь вслух. Я буду под ее мелодию двигаться.
«Тень и свет. Когда уходит день, на его смену приходит ночь. Такой заведенный порядок Я жду письма, а на улице уже вовсю зима. Мне неуютно. Часто болит голова. И уже трудно это скрывать от мамы. Сегодня шла по лестнице вместе с больной соседкой. Стыдно, но я не смогла помочь ей нести сумку. Меня не послушались руки».
Все время теперь хочется спать. Нет желания двинуть рукой или ногой. Петька рядом обводит карандашом свою ладошку.
— Смотри-ка, хорошо получилось! Теперь иди спать.
Ребенок послушно складывает карандаши и идет к кроватке. А за окнами опять ночь…
— Мама, как ни странно, но я не могу запомнить текст. Он нужен к зачету.
— А я тебе помогу. Буду тебе его читать, а ты повторяй, так и запомнишь, Эльмирочка, когда же мы в больницу, а? Ведь анализы же надо все сдать.
— Вот от Юры получу письмо, съезжу на Новый год с Петей к нему, приеду, сдам зимнюю сессию и вот тогда уж пойду в больницу.
— Но, Эльмира…
— Мам, я так решила. Все. Может, к тому времени все и пройдет.
— Хорошо бы…
Лилия Федоровна читает текст, а мысли Эльмиры далеко-далеко…
«Мгновение… Что мы чувствуем в данный момент? Ощущаем ли пульс вселенной? Что происходит в этой огромной бесконечности? Прямо сейчас, сию минуту? Где-то на земле разбиваются сердца и одновременно, может быть, совсем рядом вспыхивает любовь. Где-то гибнут люди, страдают от физической боли, а где-то двое испытывают великое счастье от обладания друг другом.
И все это в один короткий миг… Муха проснулась между оконными рамами. Ошалело забилась, бедная. О чем она? О чем ее вселенная?
— Мам, я устала. Пойду лягу.
На кухне тихо переговариваются Евгения Петровна и Лилия Федоровна. — Что-то с Эльмирочкой не ладно. Меня пугает ее здоровье. Такое впечатление, что она засыпает, как бабочка-однодневка. В ней погас огонек. — Не волнуйтесь, Лилечка, у молодых это бывает. Сонливость, депрессия.
Возможно, какой-то перелом в возрасте. Надо, конечно, показаться врачу.
— Да никак не хочет. Теперь подолгу лежит в ванне. Говорит, что так ей легче. Часто там и засыпает. А вчера, когда я ее будила утром на занятия, она села на кровати и сказала: «Вот возьму и умру, чтоб оставили меня в покое!»
— Ну, это так… Для красного словца. По молодости.
«После читки сцен в институте у меня опять все задвоилось в глазах. Господи.
Вспомнился четко мой сон про поминки. Озноб пробежал по спине. Ой, только не надо ни о чем таком думать. Не надо! Все, все…
По радио дикторша рассказывает содержание оперы «Аида». Радамес, вернувшийся с похода под звуки победных фанфар протягивает руки своей Аиде:
— Ты упоенье. Ты позабудешь беды и горечь разлуки. Царица — ты радость сердца.
Какие красивые слова! Мне иногда нравится такой высокопарный тон. И я бы тоже проникла в подземелье к любимому, чтоб с ним умереть.
Надо учить текст. Я его плохо запоминаю. А предметы все чаще и чаще стали дразнить, они раздваиваются в моих глазах. Какой пессимизм. Ай-яй-яй! Просто нет Юрки рядом. Это потому что я без него? Никто мне не ответит на этот вопрос. Никто…
Письмо. Оно скоро придет, и хлынут в мир потоки света, и в них необыкновенные, на длинных стеблях, цветы. Опять прольется дождь, и заиграют рябые, в оспинах пузырей, лужи.
А пока уже зима. Заиндевела крыша на нашем доме и разрисованная нами с Танькой труба. И звенят, звенят тоненькие антенны…» Что-то разбилось в большой комнате.
— Петь, а? Вот я так и знала! Разве играют в футбол дома? Сколько можно говорить одно и то же.
Лилия Федоровна приносит метелку и совок, чтобы собрать осколки плафона от люстры.
— Что делать? — тихо говорит она. — К счастью, будем считать. Только где вот такой плафон достать? Кто-то звонит. Эльмира, открой.
Вошедшая Евгения Петровна искренне печалится по поводу разбитого плафона.
— А вы знаете, у вас в почтовом ящике, по-моему, письмо.
Эля скатывается с лестницы. Письмо. Она так его ждала. Задохнувшись, читает его тут же на лестнице.
— Эльмира, почему ты так торопишься уехать?
— Мам, ну что ты от меня хочешь? Мне надо скорей ехать и все. Мы с Юрой встретим Новый год, — она грустно улыбнулась и опять стала лихорадочно собирать вещи. — После Нового года сразу на зимнюю сессию, а там — дипломный спектакль.
— Эльмирочка, осталось полчаса до отхода поезда, а Петя еще не одет, — волнуется присутствующая на сборах Евгения Петровна.
Наконец все собрано. Эля кутается в норковое манто, в котором когда-то щеголяла ее мама.
— Ты что, замерзла? А вообще, ты как королева. Как тебе идет эта шубка! — залюбовалась Евгения Петровна.
— Ой, уж этому манто в обед сто лет, перед-то уж весь протерт.
— Лилечка, на Эле этого не видно. На ней оно выглядит роскошно.
Такси. Разве его поймаешь, когда оно так нужно? Времени остается совсем мало. Все нервничают.
— Боже, осталось пятнадцать минут, а мы еще стоим возле своего дома! Какой-то жлоб высовывается из притормозившего «Москвича». Он глядит на Эльмиру:
— Люблю детей, у которых хорошенькие мамы. Я тебя подвезу, сколько заплатишь?
— Да хоть сколько, только гони на вокзал. Мы опаздываем. — Эльмирочка, в поезде Петрушу от себя никуда, слышишь? — Ой, слышу, слышу. Сколько можно говорить одно и то же.
— Горшок в пакете. Не давай ему сырой воды, — Лилия Федоровна встревожена. На ступеньках вагона дочь, ведущая Петю за руку, оглядывается на мать. На большом меховом воротнике, покрывающем плечи, черные волосы. Быстрый мгновенный взгляд.
В пыльном окне вагона всплывает ее лицо. Бледное и отрешенное… А поезд стремительно набирает скорость, и сразу
