Сергей Скрипаль - Контингент (Книга 1, Афган)

- Гля, башковитый какой!

Затем схватил автомат, направил его на малыша и прострекотал языком:

- Тр-р-р-р-р...

Малыш испугался и опять заплакал, чуть громче, чем прежде, но было видно, что это ему стоило больших сил, потому что он посинел и упал на живот. Пашка вскочил, хотел броситься к малышу, но не успел. Блекло-серой птицей метнулась из лачуги зазевавшаяся мать, схватила на руки ребенка и так же быстро исчезла, затаилась за глиняными стенами от врагов и наступившего рассвета.

...На этот раз моджахеды ударили со всех сторон, взяли "блок" в правильную осаду. Бой продолжался до темноты. Позже налетели вертушки и, разбросав осветительные люминисцентные ракеты с парашютиками, взмыли вверх, уступая плацдарм бомбардировщикам. На "блоке" все замерло. Было непонятно, как это ни одна бомба, ни один снаряд не рванули на территории "блока". Летчики утюжили скалы, кишлак, небольшую мелкую речушку, резко меняя ее русло, выбрасывая высоко вверх камни с ее многовекового дна и расплескивая драгоценную влагу на мертвый камень гор. Через полчаса самолеты ушли, надрывно сопровождая свой след эхом.

Пыль постепенно улеглась, и страшная картина открылась всем: кишлака не было, было все, что угодно, кроме жилья человеческого; камень и глина, составляющие дома, просто-напросто рассыпались по каменистой почве, придавая местности ее первоначальный, первозданный вид. На эти площадки садились три вертолета, готовые принять в себя гарнизон не нужного уже "блока". Это раньше, еще до "блока", здесь проходили древние торговые пути. В этом кишлаке караваны всегда останавливались, подкреплялись перед дальней дорогой, запасались водой и приносили небольшому горному кишлачку богатство и славу.

Солдаты быстро грузились, а Рахимбобоев их все подгонял и подгонял.

Пашка в это время был уже далеко. Он упрямо лез по скале вверх, таща с собой только вещмешок с оставшимся тряпьем и автомат с полупустым магазином.

Глава 14. Пашка. Часть 2

Пашка брел по пыльной, прокаленной злым солнцем земле. Жаркий день разгорался с новой остервенелой силой. Цикады трещали в недалекой зеленке. В звенящей тишине их стрекот, как острым лезвием, резал слух, напоминая о том, что Пашке давно хотелось пить. Фляга опустела часа три назад, когда Пашка прятался в узкой скальной расщелине от пролетавших над ним вертолетов, направлявшихся на прочесывание того района, где остались разрушенный кишлак и брошенный, уже никому не нужный, "блок". Пашка издалека услышал свист двигателей вертушек и поспешил к скалам, в которых нашел ту самую щель. Вертолетчики охотились за любой движущейся целью и плевать им было, кто там бредет, главное, что в руках у мишени есть оружие. Если афганец, так нечего бродить по пустыне, вынюхивать, кого же можно грохнуть. Если наш, то тоже нечего в одиночку шастать. Не мы, так духи приговорят, и опять же из этого ствола по нашим долбить будут. Такова философия здешней войны. Пашка чувствовал себя дезертиром, хотя все внутри него протестовало против этого определения. Разве он защищал свою Родину?! Да нет. А что же он защищал? Сколько раз сопровождали своей ротой какие-то странные караваны, состоящие из русских и афганцев от пакистанской границы до Шинданда, а там передавали их другим солдатам, странно молчаливым и совершенно здоровым. Караван не трогался с места, пока рота не уходила на расстояние, когда все становилось едва различимым.

Ну это ладно. А с какой стати он, Пашка, должен убивать безоружных и беззащитных людей, виноватых перед Пашкой только в том, что они мусульмане, что не хотят они просто-напросто жить так, как живем мы в своей стране, такой же непонятной для них, как и Афган для нас. Ну не хотят они этих заводов, колхозов, партии н Ленина. У них есть своя партия и свой Ленин - Аллах. Он для них - ум, честь и совесть, он им указывает, как жить и что делать. Почему же Пашка и другие пацаны должны вбивать в головы правоверных, что в этом-то они и не правы?!

Пашка ушел с "блока" ни на что не рассчитывая, понимая, что он- отрезанный ломоть, и к какому бы берегу он не прибился, везде ему крышка. Но последнее, что умирает в человеке - это надежда. И Пашка брел в неведомое своей судьбы.

Пашка побрел к зеленке, из которой пахнуло прохладой, он раздвинул кусты густого заброшенного виноградника, давно уже одичавшего. Цикады, умолкнувшие было, быстро привыкли к присутствию человека и вновь застрекотали. Пашка быстро нашел влажные камни, перевернул их и припал наждачным, пересохшим ртом к еле видному ручейку. Пил долго, отдыхал в благодатной тени и вновь приникал к воде. Потом носовым платком начал впитывать воду и аккуратно выжимал ее в узкое горлышко фляжки, пока она не наполнилась до краев, и вода обильно смочила чехол. Пашка забыл об осторожности и ушел от ручья, забыв на камнях свой автомат. Шумно продрался сквозь лопушистую листву и вышел на дорогу, но тут же кинулся назад. К зеленке стремительно несся небольшой отряд всадников. Пашка метнулся к ручью. Мгновенно в нем проснулась звериная осторожность. Он подбежал к камню, схватил автомат, на ходу поправил перевернутые камни, присыпал их пылью и листвой, припорошил вмятины на земле и, прорвав зеленку, с противоположной от всадников стороны, побежал к близким холмам. Среди множества расщелин, морщинивших вековые камни, Пашка быстро нашел ту, которая могла надежно скрыть его от человеческих глаз. Это был очень узкий вход в колодец-кяриз, тоннели которого раскинулись на многие километры. По этим подземным руслам в дни весеннего таяния снегов мчались бурные мутные потоки талой воды, питая влагой скудную афганскую землю. Этой влаги было достаточно, чтобы вырастить великолепный урожай винограда, но только не сейчас, когда бушевала война. Пашка протиснулся между острыми камнями в просторную пещеру, насыщенную влагой, в полной темноте очень громко хлюпались капли о скользкое дно пещеры. Пашка осторожно пошел вперед, держась левой рукой за осклизлую стену, а правую держал перед собой, чтобы не ткнуться головой в скалу. Над головой что-то противно прошуршало. Пашка инстинктивно пригнулся, уже понимая, что это всего-навсего летучая мышь, выпрямился и пошел дальше. Так он шел долго. Временами тусклый свет, проникающий через трещины, освещал сырость пещеры, и Пашка смелее шагал все вперед и вперед. Наверняка где-то есть выход, а где и куда он выходит, это не имело значения. Вскоре Пашка устал. Сказывались бессонные сутки. Захотелось есть. Кое-что было у Пашки в вещмешке, но сразу уничтожить пищу он не решился, кто его знает, сколько еще бродить в одиночестве. Пашка присел на чуть сухой камень. Нащупал в кармане пачку сигарет, выудил мастырку и закурил. Привычно зашумело в голове, и Пашка отдался знакомому чувству, погружаясь в эйфорию. Сполз Пашка на прокисшие камни и уснул.