"Sex Pistols": подлинная история - Верморел Джуди

В: Хорошо, значит, вы пошли на контакт с объединениями, я имею в виду кинообъединения…

ДР: А что, по-твоему, нам нужно было делать?

В: Нет, я просто не могу понять почему…

ДР: Ну ведь нужна же вся эта хуйня, то-се, пятое, десятое, этот ебаный владелец аппаратуры, оператор, человек со светом, ассистенты…

В: Но вам-то зачем все это, вы же не делаете игровой полнометражный фильм…

ДР: Он полнометражный.

В: Но я думала, что это будет что-то вроде документального кино…

ДР: Ненавижу документальные фильмы. Совсем не хочу попадать в Мир Ржачки.

В: Ладно, пусть так, но я считаю, что в наше время все вымыслы безнадежно скучны. Факты гораздо интереснее.

ДР: Факты? Да все знают эти факты.

В: Нет, не знают.

ДР: Да ладно, каждому про факты что-то известно. Даже больше, чем мне (смеется). И все шиворот-навыворот.

В: Каким был Джон в детстве?

МИССИС ЛАЙДОН: Когда он был мальчиком, он был очень тихим, замкнутым. И всегда очень благоразумным мальчиком, и развитым очень. Когда он был ребенком, если я говорила ему что-то, он тут же схватывал, запоминал. Когда ему было восемь, его уже можно было оставлять одного дома. С ним не было хлопот. Он всегда знал, что делает, и ему всегда можно было доверять.

В восемь лет он менингит схватил. Это страшно напугало меня. У меня в одиннадцать лет был менингит, и я сразу поняла, в чем дело, когда увидела его. Повезла его в больницу, он был совсем плох — я даже думала, что с ним уже все кончено, потому что они там сказали, что это еще хуже, чем менингит. Он даже видеть не мог. У него зрение после этого испортилось — не знаю, вы замечали когда-нибудь, у него стал такой остановившийся взгляд, пристальный такой?

Нет. никаких серьезных последствий или чего-то такого, знаете. Неделю он пролежал в больнице, ему чуть лучше стало вроде, и я как-то пришла к нему, а он лежит — совсем без сознания лежит Я, конечно, плакать. Боже мой, думаю, пусть уж он или совсем поправится, или… Пришла туда и плачу. А вечером опять пришла. А он уже сидит на кровати (смеется).

В школе он был послушным, искусством интересовался, вот, и всегда у него в начальной школе были хорошие характеристики. Когда он ходил в начальную школу, он получал много поощрений за искусство, даже делал рисунки для школьной библиотеки. Они даже просили меня, чтобы я разрешила ему нарисовать картинки для детской телепередачи.

А после начальной школы он пошел в следующие классы и очень хорошо ладил со своим классным руководителем. Около трех лет у них были очень хорошие отношения. А это был очень строгий учитель. Не из тех, кто из-за каждого пустяка бежит к директору. Если он видел, что ребенок делает что-то не то, он сам его наказывал, вот так. Но он умер, рак или что-то вроде этого, и после этого у Джона в школе испортились отношения.

Был там один учитель, с которым Джон никак не мог поладить, хотя он делал задания, все как надо. Но не важно было, как Джон выполнял задания, этому учителю не нравилось все, что делал Джон. Не знаю, почему так было. И Джон как-то стихотворение написал, очень смешное, мне кажется, стихотворение, и учитель этот пошел к директору, а директор вызвал меня. Большой шум-гам из-за него вышел.

В: А о чем было стихотворение?

МЛ: О том. как кто-то забыл таблетки на полке, а ребенок проглотил эти таблетки, и стихотворение кончалось тем. что «забудешь на полке таблетки — получатся мертвые детки», как-то так. Все было зарифмовано и, по-моему, очень смешно, и я даже смеяться начала, а директор говорит: «Это не смешно». Но я-то вижу, что это смешно, вижу, где Джон находит тут смешную сторону, но этот директор, ой. очень суровый, педант такой, грозно так смотрит, знаете. Не важно что, не важно как — Джон не мог быть прав никогда.

Я работала тогда на Уоборн-Плейс, рядом со школой. И однажды выглядываю в окно — и вижу, по дороге идет Джон. Из школы — слишком рано, и хотя он школу особенно не любил, он никогда не прогуливал; ходил он в школу всегда, и неприятностей в этом смысле не было. А тут он пришел и говорит: «Учитель просто меня выгнал». Конечно, я не поверила. И потом я пошла к авторитетным людям в педагогике, и они сказали, что раз уж это католическая школа, они тут бессильны помочь, надо идти к епископу, который является главой школы. Так вот, а Джон тем временем сидел дома, это был декабрь, а в январе уже у него начинались экзамены. В конце концов, я дошла до епископа, и он сказал, что ничего не может понять, потому что, как он сказал: «Я глава школы, я должен был самолично там присутствовать». В общем, епископ сказал, что Джон может прийти в январе на экзамены. И он пришел и сдал экзамены. А когда он пришел, у этого учителя хватило наглости повернуться к нему и сказать: «Привет Джон, как поживаешь? Надеюсь, ты успешно сдашь экзамены». Да, я думаю, это самое настоящее хамство.

Да, а когда он еще ходил в школу, их всех водили на тестирование. А он всегда интересовался музыкой, стихами, сам писал стихи и все такое. Он все время что-то писал. И компьютер на тестировании выдал ему — Джон сам просто упал от смеха, — компьютер сказал, что он будет работать в музыкальном бизнесе как автор песен или поэт. Мы вместе посмеялись, когда он рассказал мне это. Он говорил, помню: «Ты можешь себе представить, чтобы так все вышло?» Он говорил: «Я очень хочу этого, но ты можешь себе представить, что мне выпадет такой шанс в жизни?» — так и сказал. А через два года все так и вышло. Я была в отпуске, когда он позвонил и рассказал, что и как. Я чуть не умерла от смеха, правда. Задним числом, конечно, я все обдумала — видите, как только случай подвернулся, он его не упустил. В тот же год он ушел из колледжа.

Все говорят мне: «О, твой сын звездой стал, дом тебе купит», а я отвечаю: «Мне не нужен дом». Они не могут в это поверить. Думают, что я только и мечтаю, чтобы уехать из города, перебраться в большой коттедж с плавательным бассейном и бог знает чем. Я думаю, это меня испортит (смеется).

Вы не поверите, как люди относятся ко всему этому. Чтобы я ни сделала для Джона, они тут же спрашивают: «А сколько он вам заплатил?» Я попала в телевизор, то да се, и первое, что они спросили: «А сколько вы за это получили?» Сами видите, где все их мысли.

В: Кем вы работаете?

МИССИС КУК: Ой, да по-разному: готовлю, мою, стираю, подстригаю — все что придется. Только в больницу попадаю время от времени, и получаются короткие промежутки, когда я совершенно разбита — такие нервные стрессы из-за домашних дел (смеется).

В: А вы давно живете в этом районе?

МК: Шестнадцать лет.

В: А каким был Пол в детстве, когда он был совсем маленьким?

МК: Несчастный такой немного, да, немного несчастный. В коляске одного не оставишь — плакать начинает, знаете, если уходишь за покупками. Но в остальном очень милый мальчик, правда, такое прелестное дитя, на девочку похож немного. Он был светловолосый, блондин, он и сейчас такой, и по-прежнему очень милый (смеется). Вот, и в остальном он был вполне нормальным ребенком, играл с другими детьми, в неприятности попадал, хулиганил. Он ходил в ясли в Фулеме, при Фулемской больнице, и хорошо ладил там с детьми. Я работала там, весело было. Я убирала за детьми в яслях на Фулем-Палас-роуд. Пол всегда игрался с чем-нибудь, когда был ребенком, всегда у него были эти барабанные палочки — я уже говорила это «Daily Mail» (смеется), все время играл, стучал по чему-нибудь. От соседей постоянно шли жалобы из-за этих барабанов. Но я никогда не верила, что он когда-нибудь будет' этим заниматься (смеется).

Когда он дал мне на хранение деньги эти, он не хотел, чтобы кто-то об этом знал. Надеюсь, вы напечатаете это (смеется). Он сказал мне однажды, когда он был здесь последний раз и уезжал за границу, довольно надолго, он сказал мне — как он сказал-то? — «Вот тебе копеечка». Я говорю: «Зачем это?» А он: «Купи себе пачку сигарет и валиум» (смеется). Вот что он сказал! А потом, когда он должен был прийти и забрать эти деньги, я спрашиваю: «Что ты с ними делать собираешься?» — а он говорит: «Их нельзя тратить».