Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)

Говорят: “Не в этом счастье”. Вообще-то верно— не в этом. Но отчасти и в этом. Смотря как понимать это счастье. Если грубость окружающих ранит тебя, обижает, мешает тебе жить, то любезность, отзывчивость, дружелюбие— наоборот, жизнь украшают. Мудрость, казалось бы, не велика, а как мало считаются у нас с этим добрым законом, как не хватает нашей молодежи этих “внешних форм”!

Телефонный звонок. Снимаю трубку:

— Я вас слушаю.

Молодой повелительный голос:

— Галю!

Отвечаю как можно мягче и любезнее:

— Простите, вы не туда попали.

И чаще всего слышу в ответ:

— А, черт!..

И скрежет брошенной на рычаг трубки.

Через день, через два или в тот же день попозже— уже другой голос, но опять молодой и опять повелительный:

— Марину позовите!

— Такой у нас, простите, нет.

— Как нет? А, ч-черт!..

Зато как приятно бывает услышать в ответ:

— Ах, простите!..

Или:

— Извините, пожалуйста!..

Редко, но бывает.

Между прочим, заметил, что после этих любезных слов человек никогда не бросает трубки.

11.12.59.

Ездил вчера по делам в “город”, на обратном пути зашел в Гостиный двор, купил много всяких игрушек Павлику и немного— Маше.

В числе прочего купил маску— собачью, бульдожью морду, очень похожую на морду Синдбада...

Когда я надел эту маску и заглянул через застекленную дверь в столовую, Машка дико заорала. Конечно, я не ожидал такого эффекта и маску тут же сорвал. Потом по очереди при ней надевали маску мама и бабушка— она и тут орала.

Когда же я предложил ей самой попробовать надеть маску, она сделала это не задумываясь и охотно. Долго с любопытством смотрела на себя в зеркало. Бегала на кухню, пугала тетю Минзамал. Позже пугала шварцевскую тетю Нюру.

* * *

Показала мне туфли, которые мама и бабушка купили вчера в подарок Павлику.

— Это моему братишке Павлику.

— Вот он какой большой,— я говорю.

— А когда он жил в Разливе— в прошлом году,— он был маленький. И я была маленькая. Мы вместе были маленькие.

* * *

Ведет себя довольно прилично. Правда, с бабушкой у нее казусы бывают.

Проветривается мамина комната. Чтобы дверь в столовую не открылась, к ней приставили стул.

Машка влезает на этот стул.

— Машенька, слезь,— говорит бабушка.— Из той комнаты дует.

Машка сидит.

— Слышишь?

Слышит, конечно, но продолжает восседать на стуле.

Если бы в эту минуту не появился я, Машка оказалась бы победительницей в этой борьбе характеров. Я сказал:

— В чем дело?

И Машка слезла со стула.

Увы, поражение и тут засчитывается бабушке...

* * *

Вечером, перед сном, Машка была у меня. Я лежал.

— Маша,— сказал я.

— Я не Маша.

— А кто ты?

— Я девочка Мотя.

— Где ты живешь?

— Я одна живу. У меня мамы нет, и папы нет, и тети Гетты, и Павлика нет.

— Кто же тебе готовит?

— Я сама готовлю. И сама в магазин хожу. И сама в школу хожу.

— Что же ты готовишь на обед?

— Щи, каклетки, потом— компот. И в булочную сама хожу.

— Никого у тебя нет?

— Нет.

— Значит, ты— сиротка?

— Нет, я Мотя.

Пришла мама. Я говорю:

— Ты знаешь, эту девочку зовут Мотя. У нее нет ни папы, ни мамы.

— Да,— говорит девочка Мотя.— И тети Ляли нет. И Синдбада нет.

— А где же твоя мама?

— Она в магазин пошла. И папа тоже ушел.

Это уже не первый случай, когда таким неожиданным образом завершается трагедия одинокой девочки.

12.12.59.

Повесив трубку, я говорю Маше:

— Просят меня для детей рассказ написать.

— Напиши.

— О чем бы написать, как ты думаешь? О Белочке и Тамарочке, что ли?

— Напиши, знаешь, как они белье стирали.

— Об этом я уже писал. Что же я— второй раз буду писать?

— Тогда напиши знаешь о чем? Напиши о “Бемби”. У меня есть книжка “Бемби” и есть “Утенок Тим”. Напиши о них.

* * *

Указательный палец называет показательный.

И объясняет почему: ведь им показывают. И говорят: “Не показывай пальцем”.

* * *

Пришла ко мне, посмотрела на полку, где еще накануне лежал пакет с бульдожьей маской, радостно засмеялась:

— Павлику послали Синдбада! Я теперь не боюсь сюда ходить.

14.12.59.

Читал ей вечером: Чуковского, Чарушина, Е.Ильину[ 10 ], Одоевского[ 11 ]— “Мороз Иванович”. Самое, казалось бы, интересное— сказку про прилежницу и ленивицу— слушала невнимательно и даже не дослушала. Зато с восторгом, разинув рот, выслушала стихи Ильиной— о девочке, которая учится ходить. Стихи пришлись, что называется, в самый раз.

* * *

Огорчает нас (особенно меня) скверная привычка, которая, кажется, уже овладела Машкой: кусает ногти.

Я знаю, что это такое: сам чуть ли не до тридцати лет не мог отучить себя от этой пагубной страсти. Да, это— страсть, почти наркомания!

Не странно ли, что такие вещи передаются по наследству?

По-видимому, это свойственно определенному темпераменту (до сих пор, до 72 лет, грызет ногти С.Я.). Так же как алкоголизм— не сам же по себе передается!

Как бы то ни было, надо отучать Машку от этой гадости. И чем раньше, тем лучше. Не отучишь в три года— и в пятнадцать будет ходить с обкусанными ногтями.

15.12.59.

Гуляла с бабушкой. Перед тем как укладываться спать, мама принесла ее ко мне. Ах, какая она была славненькая: румяная, ясноглазая, переполненная радостью жизни.

— Там подвале баба Яга живет!— сообщила она мне.

— Под какой Валей?

— Подвале!

Предлогами она, по своей грузинской манере, до сих пор пользуется не часто.

— Под Валей? Может быть, под Люсей?

— Да нет. Под-ва-ле!!!

— Ах, в подвале?

— Да, да, подвале!

* * *

— Ты с кем гуляла?

— Куда?

— Не куда, а с кем. С бабушкой, с мамой или с папой?

— С каком папой?

— Что значит “с каком”? “С каким” надо говорить.

— С каким папой? С твоём?

И эти своеобразные “диалектизмы” сочетаются с самыми изысканными “интеллигентскими” оборотами:

— Я спать не хочу, во-первых...

* * *

— Ну, довольно,— сказал я.— Иди спатеньки.

— Нет, нет! Лежатеньки!

Спать днем не любит. Предпочитает лежать.

* * *

Зашел сегодня в столовую, где Машка в одиночестве играла— переставляла что-то на своей кухне.

— Ты знаешь?— объявила она мне.— Тамара у меня ногти кусает.

— Да что ты говоришь? Какая дрянная девчонка!

Усмехнулась.

— Она потому кусает, что у нее подарочков нет.

16.12.59.

Вечером пришла ко мне:

— Алеша, ты обещал музыку и кино показать.

Время было позднее, кино мы отменили. А музыку (“Рондо каприччиозо” Сен-Санса) слушали. Поначалу слушала как будто с удовольствием, но быстро утомилась.