Максим Семеляк - Музыка для мужика. История группы «Ленинград»

Глеб Владиславлев

Фестиваль «Крылья». После концерта пошли раскуриться. Тушино, жарища, летное поле, вообще ничего вокруг. Видим какие-то бетонные блоки, идем туда. Там стоит человек пятьдесят омоновцев. Ну, делать нечего, слово за слово, хуем по столу, и вдруг они нам предлагают: может, покурим? Мы говорим: у нас свое есть. Ну и начинается полная вакханалия. Подходит какой-то мент, ему говорят: стой. Он останавливается. Ему говорят: пошел на хуй. Он разворачивается и уходит. Потом все легли спать. Потом поехали на вокзал. Серега толком не проспался, сидит пьяный, накуренный. А у него свитер такой зеленый, военный, с нашивками. А он пока с омоновцами курил, они ему сказали: Серега, ты такой классный, давай мы тебе звездочек дадим! Они ему наковыряли с погон звездочек, и он их нацепил на плечи. Едем мимо «Беговой», он просыпается на переднем сиденье, и начинается настоящая истерика в стиле Ромеро: бля, я хочу чебуреков! Хочу чебуреков, и все, пиздец. И пока я успеваю что-либо сообразить, он открывает окно и начинает дико всем прохожим орать: «Я генерал ОМОНа, меня похитили, везут в Чечню, купите мне чебуреков, иначе я, блядь, пол-Москвы на уши поставлю!»

Митя Мельников

Поехали в American Bar&Grill на байкерскую вечеринку. Там на подиуме стоял красивый дорогущий мотоцикл, Рома с Васей немедленно полезли на него фотографироваться, разумеется, тут же его уронили. Потом мы отыграли полчаса и свернули какой-то мегадорогой комбик — кто-то на него завалился и вместе с ним упал. Веич потом отбивался от устроителей, которые выставили счет на тысячу, что ли, долларов или даже несколько.

Вера Рейнхат

Ночевали однажды у кого-то в Москве Сева, Ромеро и Сашко. Сначала, естественно, освежались, потом Ромеро захотелось любви, и он позвонил своей московской подружке. Сашко тоже захотелось любви, но подружки у него не было. А Севычу захотелось спать, куда он и отправился. Через некоторое время Сева встал (по нужде). Проходя мимо кухни, где продолжали освежаться Сашко и Ромеро, он услышал их план, как поделить девушку. План был таков: когда она приедет, Сашко спрячется, а потом в разгар любовного акта этой девушки и Ромеро Сашко к ним присоединится. Несмотря на то, что оба уже с трудом изъяснялись, план все же вызвал некоторые нарекания — девушка могла не согласиться на такую экзотику. Чтобы она не взбрыкнула, Ромеро заготовил такую фразу: «Таня, не пугайся, это мой друг Сашко!» Девушка, кстати, так и не приехала.

Глеб Владиславлев

Был концерт в «Цепеллине». Непосредственно перед выступлением Шнур в поезде устроил на ровном месте пиздиловку с Митей Мельниковым в духе «Бойцовского клуба». Давай я тебе въебу, а давай ты мне въебешь — ну и понеслось. Приехали в Москву все избитые как черти.

Илья Ценципер

Нам хотелось поставить Шнура на обложку «Афиши», но не было никакого повода. Тогда мы придумали, что у нас будет такая вещь, как человек года. Я помню, что он пришел на эту съемку после какого-то ужасного вечера, с фингалом под глазом. Обложка хорошо продавалась, хотя Шнура в лицо, по-моему, мало кто тогда еще знал.

Дмитрий Ткачев

Зимой двухтысячного, когда вышли «Дачники» и всем уже стало понятно, что «Ленинград» — это не one hit wonder, но пили в большинстве приличных домов еще под «Мат без электричества», вот как раз тогда журнал «МК-Бульвар» делал тематический номер про ненормативную лексику. Там было интервью Сорокина и чуть ли не Сикстинская мадонна с младенцем, который показывал читателям средний палец. Что там было еще — не помню, но за день до сдачи номера в «МК-Бульваре» вспомнили про «Ленинград». А «Ленинград» как раз играл в ДК МАИ, и туда срочно отправили корреспондента Ковлейского и фотографа Авраменко, с которыми мы сидели над «Белым аистом» в редакционном баре. Еще с нами выпивал адвокат Крылов, поэтому, наверное, мы и поехали вчетвером. Дальше воспоминания будут фрагментарны. Кто-то бегал за кулисы договариваться — скорее всего, Авраменко как самый трезвый. Остальные долго ждали результатов в буфете, причем адвокат отлучился в туалет и вернулся очень довольный, потому что встретил там кого-то из группы, подошел к нему и сказал, что всех музыкантов надо убивать. На месте Шнурова я бы тоже не стал приглашать такую прессу за кулисы. Он вышел к нам на лестницу, где курила вполне индифферентная публика; никто его, по-моему, не узнавал и автограф не выпрашивал. Собственно интервью заняло минут 15; адвокат от себя успел задать целых три членораздельных вопроса (почему всех музыкантов надо убивать? есть ли у вас совесть? занимаетесь ли вы онанизмом?). О чем Ковлейский говорил со Шнуром — разрази меня гром, не помню. Зато помню его расклешенные джинсы и свитер: вещи неприлично новые, ни разу не стиранные и купленные как будто накануне. И то, и другое — Levis, очень модные по тем временам. Сергей Владимирович безропотно вытерпел эти 15 минут и даже, кажется, весьма находчиво парировал ту чушь, которую мы городили, — его стоицизм меня восхищает. Мне перед ним неловко до сих пор. Я-то в журнале «МК-Бульвар» на тот момент даже не работал, увязался за собутыльниками от нечего делать, но свой вопрос тоже задал. На вкладыше кассеты «Дачников», если помните, музыканты стоят кружком, спустив штаны. Так вот, мне стало вдруг интересно, кто есть кто на этой фотографии. Это и был единственный вопрос, на который Шнур тогда отказался отвечать.

Борис Симонов

Был концерт Гарика Осипова в «ОГИ». Народу немного, но золотые перья были в ассортименте. Гарик отпел, все стихло, сидим, пьем. И вдруг началась какая-то кутерьма на сцене. Кто-то начинает грязно материться в микрофон. Я подумал, что это официанты тоже возбудились от пения Гарика и решили показать свою самодеятельность. Они принялись орать: «Вот такая хуйня, вот такая хуйня». Песен пять они таким образом довольно нагло отбарабанили. Истерия за столами была просто неописуемая. Я даже хотел сходить на кухню выяснить, почему это у вас обслуга так хамит людям. Но рядом сидели знакомые евреи, они мне объяснили, что это группа «Ленинград». С тех пор я ее ненавижу.

Алексей Казаков

В гримерке «Табулы Расы» идет антракт, ну и все как-то очень энергично накачиваются. И вдруг на меня с пьяным мутным взглядом оптинского старца идет Пузо и совершенно без всякой рациональной мотивации хватает за руку и со всей дури кусает меня за палец, так что слезы из глаз брызнули. Я все-таки успел ебнуть разок оптинского старца, но почти сразу об этом начал жалеть. Потому как явно Пузо в своем бескомпромиссном алкоголизме дошел уже до таких степеней просветления, что явно в этом укусе было что-то мистическое. Ноготь почернел, и месяца три я носил его такой страшной пузовской стигматой. Месяца через полтора она уже стала почти реликвией, и некоторые даже просили показать укушенный ноготь. Через три месяца он благополучно слез.