Святые Бенгалии - О.Б.Л. Капур
Услышав эти слова, Пьяри Бабу со слезами на глазах упал к стопам Бабаджи и произнёс голосом, прерывающимся от волнения: «Баба! Я падшее существо, которое брошено в океане майи и беспомощно сражается с волнами. Мне нужен паромщик, чтобы переправиться на другой берег. Я не знаю, как и где его искать, поэтому полностью предаюсь Вашим стопам. Милостиво примите меня на веки вечные своим слугой и никогда не покидайте».
Бабаджи Махашая ответил: «Не беспокойся. Ты мой».
Барха Бабаджи Махашая был умелым строителем человеческих индивидуальностей. Он, подобно искусному скульптору, отсекая всё лишнее, придавал нужную форму каждому, кого встречал на своём пути, ваяя из атеистов и верующих, грешников и святых, гьяни и йогов образы шуддха (беспримесного) бхакти. Его стратегия отличалась простотой. Сначала он устанавливал с новым человеком дружеские взаимоотношения, сердечно обнимая его, затем заглядывал в тайники сердца. Если Бабаджи видел там какую-то угловатость, мешавшую соответствовать образу шуддха-бхакти, несмешанному с гьяной, кармой и йогой, тогда он пытался сгладить эти углы доступными средствами. Типичным примером этому является метаморфоза хатха-йога Бабы Васанта Кумара Даса, кто очень гордился своими достижениями в йоге и относился с презрением к преданным. В Чаритра-Судхе[196] есть интересный рассказ, записанный с его слов, о том, как он под воздействием Бабаджи в мгновение ока превратился в образец бхакти.
«Я пришёл в Джаганнатха Пури в 1897-ом году во время Ратха-ятры и увидел группу людей, не походивших ни на садху, ни на санньяси, ни на грихастх, которые танцевали и громко пели: «Бхаджа Нитай-Гаура, Радхе-Шьяма, джапа Харе Кришна Харе Рама». Они все носили на шее туласи-кантхи[197], а их лбы украшали тилаки[198]. Их тела до самых стоп покрывали чадры, завязанные особым способом на шее. Среди них танцевал высокий человек, который особенно привлёк моё внимание. Я заключил по апракрита (трансцендентной) бхаве, сиявшей на его лице, что он был махапурушей. Его даршан возбудил в моём сердце непостижимые ощущения, и я, как зачарованный, не мог оторвать от него глаз. Через какое-то время группа санкиртаны, воспевая и танцуя, приблизилась ко мне. Я с почтением поклонился им. Махапуруша на мой поклон также ответил поклоном и затем сердечно обнял меня. О, это магическое и божественное прикосновение с облегчающим воздействием, от которого затрепетало моё тело! Я почувствовал себя полностью принадлежащим ему и продолжал стоять, остолбенелый, не зная, что делать. Махапуруша пригласил меня с ними в храм Джаганнатхи. Они там устроили небольшую санкиртану и через некоторое время, взяв меня с собой, отправились в матх Котабхога, куда их пригласили на махапрасад. Нас усадили в комнате матха. Вскоре начался сильный ливень. Двор матха затопило по колено. Затем нас позвали на махапрасад, который раздавали на другой стороне двора. Махапуруша воскликнул по ребячески: «Я не могу идти в брод, пусть кто-нибудь перенесёт меня на руках». Его слова были настолько завораживающие, что, несмотря на его массивную фигуру, я сказал: «Идите сюда, я перенесу Вас». Он, как ребёнок, немедленно заскочил ко мне на руки. Мне показалось, что он весит не больше, чем детская тряпичная кукла, и я без труда доставил его по месту назначения. Однако, когда я пересёк двор, он стал таким тяжёлым, что у меня не хватало сил пронести его дальше хотя бы ещё на один шаг. Мне пришлось опустить его «а пол веранды, вместо того чтобы занести в обеденный холл.
Махапуруша посадил меня рядом с собой. Махапрасад раздали, и нам после Хари-дхвани[199] сказали приступать к еде. Мой шаловливый сосед, по-видимому, продолжавший находиться в настроении ребёнка, взял три или четыре стручка перца, добавил к ним со своего подноса понемногу от каждого блюда и смешал всё это вместе. Затем он взял щепоть этого месива и положил мне в рот. Оно оказалось таким огненно острым, что как только я его проглотил, у меня на глазах выступили слёзы, а во рту и желудке жутко заполыхало. Он спросил меня: «О! Для Вас слишком остро, тогда примите другую порцию, она принесёт Вам облегчение». Сказав так, он положил в мой рот другую щепоть npacaдa от той же смеси. О чудо, вторая порция оказалась такой прохладной, такой вкусной и ароматной! Я никогда не ел ничего подобного. Как удивительно! В обоих случаях был тот же самый npacaд, который в одно и то же время действовал противоположно. В моей жизни я видел очень много святых, но никогда такого, кто мог бы совершать такие невозможные вещи. Мне пришло понимание, что махапуруша разыграл эту пилу только для того, чтобы только сделать меня смиренным. Теперь моя гордость достижениями в йоге исчезла и вместе с ней презрение к бхакти. Я убедился в услышанном раньше, что различные сиддхи, которые обретает йог после длительных трудных упражнений, приходят к преданному сами по себе, даже хотя он не желает и не пытается их обрести. Я полностью предался стопам махапурушии и стал жить вместе с ним, до конца моих дней выполняя всё, что он бы не приказал мне.
Однажды, когда Бабаджи Махашая шёл вместе со своей группой киртана вдоль по городскому шоссе в Пури, он заметил но обочине собаку, которая тявкала и жалобно подвывала, чем привлекла внимание Бабаджи. Он остановился в разгар санкиртаны, чтобы узнать о причине собачьего горя, и ему сказали, что она скулит о своих четырёх щенятах, которых забрал себе джентльмен из другого района города.
Собака болезненно страдала и отказывалась от питья и еды. Бабаджи Махашая подошёл к ней, поклонился и стал её утешать: «Ма, в конечном счёте, таковы пути этого мира — встреча с друзьями и близкими оборачиваются неминуемым расставанием. Все существа в руках Бога, вынуждены жить и действовать согласно Его воле. Различные виды привязанностей — к детям, к любимым… и все остальные — возникают из невежественного понимания долга нашей истинной сущности, предназначенной служить Богу. Родившись на благословенной земле Бога, ты уже достаточно натерпелась, чтобы устать от этого мира, теперь для тебя пришло лучшее время, чтобы встать на путь праведный жизни — слушать Имена Бога в компании преданных и для поддержания свой жизни не
