Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Секретная структура способствовала тесному контакту Сталина с системой безопасности, однако истинная природа этих взаимоотношений все еще остается скрытой в архивах. Понимание того, что Сталин имел неограниченный доступ ко всей системе секретных документов, было достаточно серьезным сдерживающим фактором для любого члена политического истеблишмента. В романе Виктора Сержа о сталинских 1930-х годах, обреченный на смерть герой рассуждает о силе секретных файлов: «Он знал… что досье Кондратьева И. Н. переходит из кабинета в кабинет в бесконечном лабиринте самого секретного из всех секретных зданий. Тайный курьер положил на стол секретной службы Генерального секретаря запечатанный конверт. «Наконец-то, – размышлял Серж, посаженный на три года в 1930-х годах, – начальник быстро пробежал глазами страницы донесения…»41 Никто никогда всерьез не подвергал сомнению тот факт, что власть Сталина в 1930-х и 1940-х годах в конечном итоге полностью опиралась на угрозу ареста, страх оказаться в заключении или страх смерти. Среди целого ряда новых свидетельств травли и гонений 1930-х годов, достигших своего пика в момент расстрела почти 700 000 человек в 1937 и 1938 годах, имеется огромное количество доказательств, свидетельствующих о личной ответственности Сталина вместе с Молотовым и другими деятелями за вынесение смертных приговоров тысячам своих жертв, пусть эти расстрелы и производились после арестов, допросов и судебных процессов, а не были просто актами тайных убийств, совершенных именем государства. Угроза понижения в должности или ареста висела над головами каждого члена партийной или государственной элиты, и эта угроза исходила не только от Сталина: по всей вероятности, его одобрение требовалось, только когда дело касалось устранения кого-либо из старших руководителей. Государственная служба безопасности работала в тесной связи с секретным аппаратом, замыкающимся на сталинской канцелярии и ее многочисленных отделениях в регионах; люди из службы безопасности охраняли здания, кабинеты и офисы, доставляли секретную корреспонденцию и делились секретной информацией, собранной со всех концов страны. Тайные соглашения были обычной практикой. Возможность Сталина давать указания службе безопасности ставили его скорее вне, а не над законом, точно так же, как его ставшее привычным одобрение или неодобрение политики лежало скорее за пределами, чем над формальными требованиями конституции государства. И все же ставшая привычной власть, несмотря на всю ее секретность и произвол, могла осуществляться только при условии подчинения ей со стороны тех многочисленных людей, которые ее признавали. Именно эти обстоятельства служили Сталину в его преследовании личных интересов задолго до разгула насилия в середине 1930-х годов, поэтому можно полагать, что страх был лишь одним из многих факторов, способствовавших установлению его исключительной власти.

Власть Гитлера, возможно, строилась на более прочном фундаменте, состоявшем из формальных основаниях его полномочий, но, так же как и Сталин, он использовал их вопреки существующим законодательным нормам. Гитлеровской диктатуре были свойственны элементы общепринятой власти; в то же время для нее было характерно развитие укромных сфер политики, в рамках которых проходили апробацию идеи и принимались решения, сфер, скрытых от глаз публики, так что о них не осталось никаких зафиксированных исторических сведений. В случае с Гитлером не приходится говорить о какой бы то ни было скромности, хотя Гитлер так же называл себя диктатором без особого удовольствия и в начале 1920-х годов перестал употреблять этот термин. Единственная в своем роде должность фюрера тем не менее описывалась, без ложной скромности, как синоним высшей непререкаемой власти. Это слово было выбрано не только потому, что Гитлер дистанцировался от общепринятых политических постов президента и премьера, но и потому, что оно заключало в себе как понятие «лидера», так и «ведущего» или даже «вождя», а также предвосхищало идею законодателя или пророка, ниспосланного самой историей для осуществления его предназначения – непоколебимо вести народ в будущее. Описывая национал-социалистическую конституцию в 1939 году, Эрнст Хубер писал, что должность фюрера была не «государственной должностью», а «всеохватывающей и абсолютной» властью, вбирающей в себя волю всего народа42. Гитлеровская концепция политического руководства всегда была жестко авторитарной. Ему нравилось использовать банальные аналогии – командир полка, капитан корабля, архитектор здания, когда ему хотелось продемонстрировать, что только абсолютная власть бывает рациональной. Лозунг «Власть лидера уменьшается, ответственность его последователей увеличивается» стал определяющим элементом национал-социалистической революции43. Такие взаимоотношения совсем не способствовали установлению деспотизма или тирании, как об этом заявляли некоторые. Здесь подразумевалось существование «безусловного родства» между лидером и его последователями; вера в лидера выражалась в иррациональных понятиях абсолютного, безусловного, мистического подчинения гению, вышедшему из их рядов. Личная связь между лидером и ведомым нашла лингвистическое отражение в добавлении слова «мой» к слову «лидер»: «mein Führer»44.

Такие абстракции в гитлеровской Германии стали банальными допущениями. Однако им было не дано установить с какой-либо определенностью и юридической точностью практические пределы власти Гитлера. Дискуссии по поводу принятия «Акта о наделении полномочиями» в марте 1933 года вращались вокруг юридических сложностей, связанных с юридической дефиницией факта передачи права принятия законов новому правительству. Окончательная версия закона давала «правительству рейха» право «принимать решения» относительно законов по своему усмотрению, но в первоначальном варианте, подготовленном новым министром внутренних дел, Вильгельмом Фриком, говорилось скорее о «мерах», а не законах, которые наделяли бы правительство еще большими правами законодательной инициативы. В обоих случаях понятие правительства было таким же двойственным. Правительство представляло собой коалицию партий и беспартийных министров с канцлером Гитлером во главе, который был сначала вынужден выполнять функцию председателя кабинета. Принятый в марте 1933 года акт не давал Гитлеру права единолично принимать законы. Через четыре года, в 1937 году, когда рейхстагу предстояло обновить акт, Гитлер стал добиваться такой формулировки, которая давала бы ему право принимать законы единолично. «Законы рейха вступали в силу только с одобрения фюрера и рейхсканцелярии». За этим гитлеровским требованием последовала буря негодования со стороны чиновников фриковского Министерства внутренних дел, стремившихся к тому, чтобы правительство в целом сохраняло большее влияние, а право формального одобрения законов продолжало оставаться за рейхстагом. Гитлер оставил свою идею после того, как его убедили подождать, пока окончательный вариант национал-социалистической конституции не будет готов, и 30 января 1937 года существовавшая на той момент версия «Акта о наделении полномочиями» была принята рейхстагом, а двумя годами позже была вновь, и в последний раз, обновлена. Формальный правовой принцип, заключавшийся в том, что законы должны получать одобрение «правительства рейха как коллективного органа», а не только одного Гитлера, был сохранен45.