Рудольф Баландин - Кто есть кто в мире науки и техники

Как писал известный китаевед Л. С. Васильев: «В 195 г. до н. э. первый ханьский император Лю Бан (Гао-цзы) собственноручно принес тройственную жертву тай-лао (бык, баран и боров – высшая жертва в Китае) на могиле Конфуция, чем было фактически положено начало государственному, общекитайскому культу философа».

Данная вера была рациональной. Казалось бы, это должно было стимулировать научные исследования, а, например, мистическое христианство, напротив, подавлять их. Но вышло наоборот. В Европе Средневековье завершилось мощной вспышкой научного творчества, а в Китае этого не произошло.

Конфуцианство парадоксальным образом сказалось на отношении к естествознанию именно из-за своей «приземленности», превращения в государственную идеологию, ориентацию на сохранение патриархальных ценностей и общественную стабильность. По верному замечанию Л. С. Васильева, «конфуцианство было большим, чем просто религия».

В христианстве сохранялся принцип, высказанный Иисусом Христом в ответ на провокационный вопрос фарисеев: кесарю – кесарево, Богу – Божье. Высшие истины стали темами теологов, тогда как философы и ученые получили возможность проводить свои исследования, порой при содействии властей. Культ предков и традиций, божественной власти императора, непререкаемый авторитет старших, консерватизм определяли необычайную стабильность общества и его духовной жизни, но самым печальным образом сказались на теоретической науке, исканиях истины. Зачем нужны поиски чего-то нового, если и без того все уже определено!

И все-таки несмотря на мистическое отношение к Небу и небесным явлениям, в стране были исследователи, стремившиеся познать природу рациональным научным методом. «В 28 году до н. э., – пишет Т. В. Степугина, – ханьские астрономы впервые отметили существование солнечных пятен. Достижением мирового значения в области физических знаний явилось изобретение компаса в виде квадратной железной пластины со свободно вращающейся на ее поверхности магнитной ложкой, ручка которой неизменно указывала на юг».

Правда, прибор демонстрирует не знание физики, а наблюдательность, смекалку и мастерство китайских ремесленников. А открытие пятен на светиле было связано, судя по всему, со стремлением усмотреть в его облике черты, по которым можно догадаться о событиях в Поднебесной. (Через два тысячелетия наиболее ярко выразил это верование советский оригинальный мыслитель А. Л. Чижевский.)

Чжан Хэн (78–139) – китайский астроном. В начале II века он соорудил небесный глобус и составил каталог 320 созвездий, включающих 2,5 тысячи звезд. Ему принадлежит изобретение оригинального простейшего сейсмографа, улавливающего колебания земли, показывая направление на эпицентр землетрясения.

В трактате «Линг син» («Строение мира») он писал, что Луна имеет форму шара и сверкает отраженным светом. Он считал Вселенную безграничной во времени и пространстве.

Интересные взгляды, заставляющие вспомнить современные представления о космическом вакууме, высказывали сторонники учения о глубочайшем. Ван Би, умерший молодым, в 249 г. писал: «Дао – это название небытия. Небытие проникает во всё, небытие независимо и называется дао. Оно и не имеет тела, его нельзя представить в образе». Такое дао, в принципиальном отличие от дао Чжуан-цзы – он вдобавок называл природой. А через несколько десятилетий Пэй Вэй в «Рассуждениях об уважении бытия» утверждал, что дао – это материальная основа Мироздания.

Простейшее разделение философских учений по признаку «первичности» материи или сознания не учитывает всего спектра проблем познания мира, человека, разума, общества. Так, Фань Чжен (448–515) критиковал буддизм, и этого философа в «Истории китайской философии» причислили к материалистам и атеистам. Однако его высказывания не столь однозначны.

Одно из основных его положений: «Форма сближена с духом, дух сближен с формой» (другой вариант перевода: «Дух есть тело, тело есть дух»). И еще: «Утверждаю: тело – материя духа; дух – отправление тела». Он говорил о единстве материи и сознания, а не приоритете чего-то одного.

Признание бессмертия и разнообразие воплощений души не связывает ее с конкретной материальной формой. Но и в материалистической традиции утверждается нечто подобное, только для материи, обладающей бессмертием и разнообразием изменчивых форм, тогда как дух (сознание) считается вторичной, мимолетной субстанцией, зависимой от определенного сочетания материальных объектов (атомов). Концепция Фань Чженя объединяет обе крайности, утверждая единство духа и материи.

В средневековом Китае были выработаны разные представления о взаимоотношениях материи и сознания: от первенства одной субстанции до их единства, а также признания неопределенности, незнания. Тут уже нечего больше открывать нового. Схоластические споры, характерные для Средневековья, могли продолжаться, но уже без внезапных откровений, позволяющих вырваться из системы таких понятий и концепций. Такое «совершенство» философской мысли суждено было преодолеть через много веков в результате успехов естествознания и господства научного метода.

Древний и средневековый Китай не внес заметного вклада в историю науки. Но в области материальной культуры успехи, как мы знаем, были замечательные. В самом начале II века была изготовлена бумага из древесной коры и ткани. Появились первые печатные тексты: иероглифы высекались на камне, а оттиски наносились на бумагу. Развивалось искусство литографии. В VII веке было изобретено печатание с гравированных досок; в середине XI века начал использоваться подвижный шрифт.

В Европе изобретение книгопечатания стало одним из важнейших факторов вспышки научно-философского творчества эпохи Возрождения. В Китае этого не произошло. Возможно, сказались идеологическое господство конфуцианства и сложность, образность иероглифического письма.

Из химических технологий следует упомянуть изобретение фарфора в III веке. В 652 г. алхимик Сун Сымяо создал бурно горящую смесь серы, селитры и опилок – первоначальный порох. В 808 г. Цинь Сюйцзы дал описание взрывной смеси серы, селитры и древесного угля. Поначалу порох использовался для иллюминаций, развлечений. Значит, вовсе не обязательно великие интеллектуальные достижения определяются материальными потребностями.

Стремление к творчеству – одно из врожденных качеств человека. Дело только в том, чтобы оно не подавлялось окружающей средой, поощрялось и активно использовалось в общественной жизни.

Познавательный инстинкт имеется даже у высших животных. Но проявляется он почти исключительно у детенышей, а со временем угасает. У людей происходит так же. Сравнительно немногие сохраняют жажду знаний и стремление к открытиям на долгие годы, а то и на всю жизнь.

И это понятно. Получив необходимую сумму навыков, знаний и умений, необходимую для существования в данной среде, человек успокаивается; тем более, когда он достиг желаемого положения в социуме.

В обществе тоже происходит нечто подобное. Успехи античных философов создали иллюзию исчерпания интеллектуального потенциала в этой области знаний. Осталось вроде бы только комментировать творения корифеев и вносить, при необходимости, отдельные поправки.

Византия – наследница эллинизма

Эпоха Веры дала европейцам новые духовные ориентиры. Книги, признанные священными, превращались в незыблемые авторитеты. Богослов Дионисий Ареопагит писал: «Если возникает какой-либо новый вопрос, необходимо обращаться к мнениям отцов церкви… и это должно признаваться подлинным католиком как истина безо всяких колебаний».

В такой обстановке свободные интеллектуальные искания – необходимое условие для развития науки – были существенно ограничены. Многое зависело от социально-политической и экономической ситуации. Сказывалось резкое ослабление и распад Западной Римской империи, а также противопоставление христианского учения эллинскому «вольнодумству». Потребовалось несколько столетий для того, чтобы в Западной Европе начался подъем духовной культуры во всем ее многообразии – в искусствах, литературе, науках, философии.

Сначала великие достижения античной культуры стали достоянием Восточной Римской империи, Византии (тогда ее звали Империей Ромеев, Романией). Западные историки традиционно недооценивают значение восточного христианства для сохранения духовного наследия Античности. Считается, будто в Византии господствовали примитивные представления о природе, исходившие из библейских легенд, без учета научных достижений.

Безусловно, духовная культура восточного христианства определялась прежде всего религиозными принципами. Но то же самое относится к любой средневековой культуре. Приоритет религии еще не означает полного подавления философской и научной мысли. Просто творческие искания в этих областях познания существенно ограничиваются требованием не противоречить основам веры, догмам, которым должны подчиняться исследования «низшей» материальной природы.