Никита Михалков - Публичное одиночество

Данелия – молодой, веселый, легкий. Мне очень повезло, что первая большая актерская роль, первая главная роль была в фильме, который снимал именно он. Данелия работал шутя, играя, не надувая щек. Я был совсем молодой и так ощутил атмосферу тех съемок… Тогда впервые понял, что хочу этим заниматься. И тогда уже начинал что-то предлагать для своей роли. Я сам придумал, что мой герой к герою Стеблова выйдет с лисьей маской на лице. Чтобы это было неожиданно. Данелия сразу сказал: «Можешь попробовать», а потом, через паузу: «Э-э, брат, да я дам тебе рекомендацию во ВГИК на режиссерский». И дал, но не сразу. Я тогда учился в «Щуке», во ВГИК пошел позже. (II, 67)

Я – НИКИТА МИХАЛКОВ

(1989)

Интервьюер: Что думаете, глядя на эту фотографию (на фотографии Никита Михалков времен «Я шагаю по Москве»)?

Я думаю, что мечты этого человека в общем-то сбылись. Они, вероятно, не были никак оформлены…

Но я не изменился по ощущению жизни, по ощущению мира. Я этого не осознавал, наверное, так, как могу осознать сейчас, с высоты возраста, но у меня не было жгучих разочарований, какие бывают в соединении нынешней жизни с воспоминаниями о молодых надеждах и мечтах.

Тогда Вы, наверное, счастливый человек?

Наверное.

Может быть, у меня никогда не было надежд, перешагивающих мои возможности. Ведь самое горькое, страшное и печальное – когда человек себя переоценивает. И время, ставя все на свои места, приводит к реальной самооценке. И тогда можно либо сетовать – ты не так талантлив, не так жил, не так любил… либо можно обвинять других – не дали быть, не дали состояться, не дали развиться и так далее.

И то и другое, по-моему, катастрофа в человеческой жизни.

У меня этого не было. (II, 18)

(1989)

Да я иду своей дорогой, как и раньше шел.

Знаю, сколь велико количество людей, считающих меня снобом. Я не пытаюсь панибратствовать, не хочу подыгрывать: если мне не интересна игра, я просто не стану в ней участвовать.

Меня можно упрекать во многих чертах моего характера (эгоцентризме, например), не принимать смесь расчетливости с безалаберностью; есть и такой грех: подчас трудно сдержать остроту, и она, попадая в цель, иногда ранит больнее, чем хотелось. Словом, проблема укрощения темперамента в разных направлениях, конечно, существует.

Но при всех негативных качествах, которых, повторяю, наверняка очень много, едва ли кто-нибудь может про меня сказать, что я когда-либо ставил в зависимость от сиюсекундной политической ситуации свои творческие помыслы, планы, желания.

Моя профессиональная свобода основана прежде всего на том, что я никогда ничего не делал, чтобы кому-то понравиться или чтобы мне за это что-то дали. (I, 28)

(1991)

А унижение, которое я испытывал, ходя по инстанциям, хихикая и лебезя, бия чечетку в кабинетах, уговаривая, объясняя, пия водку с людьми, с которыми неинтересно это делать.

Это ради чего?

Ради того, чтобы у себя на Родине работать!

Я могу работать где угодно, сейчас – где угодно: во Франции, в Италии, в Америке, в Испании. Зовут, еще как! Я могу получить офис, квартиру, купить квартиру в Риме – пожалуйста! Я могу это сделать. Но я хочу работать дома! И мне приходится тратить силы и унижаться для того, чтобы иметь возможность работать дома.

Чтобы жить и работать здесь, мне приходится ухищряться, давать взятки…(I, 41)

(1991)

Счастье жизни – в самой жизни.

Меня интересует не результат, а делание, процесс. Как замечательно в книге Лощица сказано о Гончарове: «Счастье не тогда, когда получилось, не тогда, когда получится, а когда получается». Когда Гончаров писал «Обломова», он вдруг написал: «По-лу-ча-ется! – в движении!»

В России важен процесс, а не результат… (I, 41)

(1992)

Я никогда ничего не хотел сказать кому-нибудь, я просто говорил.

Я не вопрошал: вы меня слышите? Мне это неинтересно, я не хочу ничего объяснять. Я так живу, и в кино я так живу.

Я никогда не был диссидентом, потому что я вообще не люблю объединений вокруг «нет», это разрушительно. Я люблю объединения вокруг «да». И я не хочу снимать кино о том, чего не люблю.

Я хочу говорить о тех, кого люблю… (II, 23)

(1992)

Я работаю.

Перестройка меня не изменила. Ни на что не изменилась моя точка зрения, ибо я никогда не работал и не снял ни одной картины для кого-то, кроме моего зрителя и себя. Я не снимал кино для того, чтобы получить премию или стать лауреатом. Не стремился понравиться в своей режиссуре начальству. Не обомлел от возможности делать то, что раньше было нельзя. У меня нет необходимости и желания набирать очки за счет того, чтобы как можно скорее сказать о том, о чем не успели сказать другие – ибо сейчас стало можно об этом говорить. У меня было много отказов в том, что я хотел снимать, но у меня всегда было в запасе несколько идей – не противоположных, а не противоречащих внутреннему моему желанию, взгляду, убеждению.

То есть, грубо говоря, если мне не давали снимать Гончарова, это не значило, что я стал бы снимать «Малую землю»…

Мне от них – от кого бы то ни было наверху – ничего не надо. И то, что я говорю, – это точка зрения независимого человека. «Они» не могут на меня влиять, кроме как криминальным образом.

Я не верю советской власти, потому что вся история моих предков и страны говорит, что доверять ей нельзя. И я говорю то, что думаю: устраивает – хорошо, не устраивает – ваше дело… Но всякий раз, когда я высказываю свою точку зрения – это попытка достучаться до тех, кто наверху… (II, 25)

(1993)

Никто не может меня упрекнуть в том, что я когда-либо работал для партии, членом которой, кстати, никогда не состоял.

Власть над людьми мне не нужна, и я не рвусь к ней. Меня вполне устраивает мое место и интересует лишь власть над моими картинами, моими мыслями. Но я родился в этой стране, хочу здесь жить, и мне небезразлично, что происходит на моей Родине, потому я периодически позволяю себе высказывать свою точку зрения по разным вопросам… (I, 52)

(1994)

Я уверен, что из дома можно уезжать, когда все в порядке, а не когда беда… (I, 61)

(1994)

Надо каждый день работать. Это и есть то самое знаменитое русское делание…

Мне надоело с кем-то бороться. Я у себя дома, я на Родине, и мною движет только позитивное, созидательное начало. Я хочу строить это, я люблю это, я делаю это. И я хочу говорить только таким языком.